Евгений Гаркушев

НИЧЕГО, КРОМЕ МАГИИ 1-2 часть

а не драться. Но Кравчук твердо решил показать

огромным тварям, что человек - царь зверей и прочего мерзкого отребья. Он

искал взглядом какой-нибудь предмет потверже да побольше: собственные руки

все-таки были мягковаты для того, чтобы сокрушить этих чудовищ.

В углу зала Владимир Петрович заприметил покореженную стальную балку,

когда-то подпиравшую стену. Весила она по меньшей мере килограммов

семьдесят. В два прыжка человек очутился в углу, схватил балку, выронил -

плохо взялся, - подхватил опять и бросился на врагов.

Монстры застыли от неожиданности, а может, от страха. С таким им, видно,

сталкиваться еще не приходилось. А Кравчук ткнул балкой первого промеж глаз,

отчего тот с воем и грохотом рухнул навзничь, и огрел плашмя второго,

который уже встал на четвереньки и силился подняться. После удара он вновь

распростерся на земле, не подавая признаков жизни.

Сгрудившиеся в дальнем углу галереи монстры загомонили, но, похоже, не

испугались, а вознамерились-таки шустрого человека одолеть. Но Кравчук,

самолюбие которого было удовлетворено победой над двумя противниками, решил

не испытывать судьбу дальше. Перескочив через поверженное чудовище, он

понесся по коридору, уходящему круто вверх. Тут перед его глазами вновь

появился шарик с ушками, Пых-Пух. Совершенно не напрягаясь, он плыл перед

человеком, мчащимся во всю прыть по коридору.

- Слушай меня, Петрович, - проверещал он. - Коридор сейчас будет

разветвляться, и не раз. Я скажу, куда бежать. И погоню со следа собьем, и

выбраться сможешь...

- Я тебя уже в прошлый раз послушался, сволочь, - на бегу, задыхаясь,

ответил Кравчук. - Чуть не сожрали. Шарик обиженно засопел.

- Тварь ты неблагодарная, - заметил он. - Эти чудища тебя на два

километра по высоте подняли. До поверхности всего ничего осталось -

километра полтора. Там тебя и забрать можно будет...

- Заберешь ты, как же, - не остался в долгу Кравчук. - Ты же просто глюк,

наркотический бред.

- Сам ты глюк, - обиделся шарик. - А я - проекция. Виноват я, что ли, что

ты меня только в обкуренном состоянии воспринимаешь?

- Я и не курил ничего, - бросил Владимир Петрович. - Ты лучше заткнись.

Мне разговаривать тяжело - сматываться надо. Твари эти следом небось

топочут.

- Так ты про себя говори, молча, Петрович, - удивленно подняв брови,

проговорил Пых-Пух. Он летел затылком вперед, но неудобств, похоже, не

испытывал. - Я ведь все равно мысли твои воспринимаю. Так что напрасно