У. Л. Уилмхерст

Масонское посвящение

предельно ясны. Ибо все эти системы и

учреждения появились во внешнем мире не в результате случайного стечения

обстоятельств или исключительно человеческой изобретательности, но как земные

«образы вещей небесных», материализованные отражения объектов, созданных ранее

Строителями и Архитекторами, которые трудятся на более высоком и просветленном

уровне бытия, нежели наш физический, — на том уровне, с которого эти объекты

переносятся на землю через вдохновение, озаряющее умы живущих внизу людей, или

же через тех, кто способен осознанно восходить на вершину горы и приносить

оттуда наставления, как это сделал еврейский посвященный Моисей, когда ему было

приказано создать религиозно-политическую систему для своего народа, не забывая

при этом «делать всё в соответствии с образцами, показанными ему на Горе».

Ведь на этой священной «Горе» создаются прообразы всего, что есть доброго,

полезного и хорошего в раскинувшейся у ее подножия земной «долине», где ничто

по-настоящему не создается, но только копируется и воспроизводится. Именно

оттуда пророк, поэт, художник, музыкальный гений и изобретатель черпают,

осознанно или неосознанно, свои идеи, которые превращаются затем в наследие

человека и способствуют его эволюционному продвижению, хотя в то же самое время

внушают ему иллюзорное ощущение способности самостоятельно развиваться и веру в

неограниченное могущество собственного ума.

Так я познакомился с великим Братством Небесных Архитекторов, которые не спеша,

но и не останавливаясь, трудятся в мире Света. Тут мысли мои вновь вернулись к

тем строителям, что трудятся в темноте нижнего мира; и если они и в самом деле

ничего не могут строить самостоятельно, кроме собственной судьбы — доброй или

злой, — то прав был поэт, сказавший:

«Гляди, они Судьбу свою творят:

Взбираясь по разрушенным ступеням,

Подняться выше стен они хотят,

Которые вкруг них воздвигло Время».

Тут меня позвал мой обутый в пламень проводник, и, вспомнив, что перед тем, как

нести Свет в темное царство, из которого я пришел, мне следует познать меру

совершенного человека, я последовал за ним.

Мы продолжили восхождение по огромной винтовой лестнице, которая привела нас к

еще одному огромному залу, где была Ложа Геометров. По его коридорам меня

провели дважды — видимо, для того, чтобы я смог лучше освоиться на этом, еще

более высоком уровне бытия.

После надлежащих приготовлений, по-прежнему держа в руке, как свидетельство,

свечу, я был допущен в их центральное святилище. И тот же Иерофант, которого я

видел раньше в образе Великого Архитектора, предстал передо мною в ином, еще

более возвышенном облике Великого Геометра.

На сей раз Он стоял в середине треугольника, образованного тремя яркими свечами,

которые Он тоже собрал вместе; и они так же слились в его руке воедино, и эту

триединую свечу Он всё так же вложил в мою руку; так что теперь у меня было уже

две свечи, одна из которых светила неярко, как луна, а другая сияла, как солнце

посреди безоблачного небосвода. Мне было сказано, что в дальнейших странствиях

мне понадобятся обе эти свечи.

И когда я взял в руку вторую свечу, мое предыдущее просветление показалось мне

всего лишь лунным светом в сравнении с тем, которое снизошло на меня в этот миг,

а пространство комнаты, до сих пор представлявшееся мне пустым, вдруг оказалось

заполненным множеством величественных существ — богоподобных людей,

приветствовавших мое появление. Каждый из них поднял высоко вверх руку, и все

они хором запели: «Пусть солнце никогда не заходит на его вершинах и луна

беспрерывно светит в его долинах, пока не будут побеждены все его враги в

великий день его завершения!»

И Великий Посвятитель, возложив руку себе на грудь, извлек оттуда чашу красного

вина и, протянув ее мне, сказал: «Вот живая кровь Моя, которую Я даю тебе, дабы

и твоя кровь могла стать Моею. Прими и выпей!»

Я с благодарностью осушил предложенную мне чашу, после чего мне было позволено

продолжить свой путь.

До сих пор я видел только то, что мне позволяло мое внешнее, обычное зрение, и

потому воспринимал лишь внешние формы и поверхностные образы вещей. Но теперь,

отведав нового вина, я почувствовал, что обрел внутреннее зрение, способное

проникать сквозь форму и постигать сущность вещей, оживляющую их; видеть уже не

отдельные существа и объекты, но все живое в целом, все вещи в их неразрывном