Барб Хенди, Дж С Хенди

Похититель жизней

он сверху.

– Если это ловушка, зачем мы в нее лезем? – На самом деле Магьер и не ждала ответа – просто хотела услышать его голос. – Может, нам просто отойти в сторонку и переждать?

– Да ни за что на свете! – отрезал он. Воцарилось молчание – такое долгое, что Магьер хотела уже снова заговорить, но тут Лисила вдруг прорвало:

– Он – мой. Этот грязный маленький ублюдок – мой. Я должен закончить то, что начал… то, что не смог сделать той ночью в окрестностях Миишки.

Такой роскоши, как месть, они сейчас не могли себе позволить, и на языке у Магьер уже вертелась резкая отповедь, но тут она вспомнила, какое бешенство обуяло ее при виде черных перчаток вампира аристократа.

– На нас напали четверо, – сказала она вслух, – и выследить их, пожалуй, будет нетрудно. Жалко, что Малец сейчас не в состоянии идти по следу.

– Может, нам и не придется никого выслеживать. – прошептал Лисил. – Теперь они приходят к нам сами. И меня это вполне устраивает.

– Нет, – сказала Магьер, – нам нужно отыскать их логово. Пока мы не уничтожим их всех до единого, мы не сможем быть уверены, что с вампирами в Беле покончено.

Лисил ничего на это не ответил, и через несколько минут Магьер услышала, что он задышал глубоко и ровно, как и полагается спящему.

Лампа на столе все так же ярко излучала холодный свет. Магьер не была уверена, что сумеет заснуть. Она лежала, прислушиваясь к тому, как сонно и размеренно дышит Лисил, как поскрипывает койка, когда он во сне ворочается с боку на бок. И наконец закрыла глаза, спасаясь от беспощадно яркого света.

* * *

Ослепший на один глаз, трясущийся от потери сил и крови, Торет рывком распахнул дверь особняка, и все трое – Торет, Чейн и Тибор – ввалились в прихожую.

Сапфира, наряженная в шелковое горчичного цвета платье, сидела в гостиной. При виде вошедших глаза у нее полезли на лоб. И неудивительно – Торет и сам знал, что они представляют собой ужасное зрелище.

Лицо и руки Тибора были исполосованы длинными следами когтей и зубов. В горле у него чернела круглая дырка, одежда превратилась в невообразимо грязные лохмотья. Чейн лишился плаща, плечо у него было рассечено наискось, и рукав камзола пропитался густой черной кровью. Эта рана сама собой не заживет.

Хуже всего, однако, пришлось самому Торету. На месте его правого глаза зияла сочащаяся сукровицей дыра, грудь рассекала рваная рана, из которой торчало сломанное ребро, изодранный камзол спереди был густо пропитан кровью, как рукав Чейна. Но все это было неважно – ведь теперь он дома, и Сапфира ждет