Барб Хенди, Дж С Хенди

Похититель жизней

мостовой, его широко раскрытые глаза остекленели, рот разинулся в последнем беззвучном крике. Чейн смотрел на хозяина все с тем же небрежным интересом.

– Он мертв? – спросил он.

– Да, – ответил Торет, наконец обретя дар речи, и помолчал с минуту, окончательно собираясь с силами. – Скоро его тело извергнет всю лишнюю влагу, и к концу этой ночи он станет уже одним из нас, но только сегодня ему нужен будет отдых. Завтра ночью он уже будет готов служить нам.

Чейн окинул Торета оценивающим взглядом:

– Не думаю, чтобы ты сумел проделать все это еще раз.

Пропустив эти слова мимо ушей, Торет склонился над вторым матросом. Обхватив пальцами его затылок, он припал к горлу и снова начал жадно пить. Когда неудержимый поток чужой крови и жизни хлынул в него, он едва не захлебнулся. Услыхав, что сердцебиение жертвы замирает, Торет резко отпрянул, и полумрак проулка завертелся вокруг него, точно ярмарочная карусель.

– Да помоги же ты! – прошипел он.

Чейн схватил его запястье, рывком прижав ко рту второго матроса.

Тьма мгновенно вспухла в голове Торета и поглотила его целиком.

Клочья воспоминаний истончались, бледнели, истекая из него, точно кровь в потоке тепловатой воды.

Глинобитная лачуга в нищенском квартале иль Нер Секиля, лачуга, где лежала его больная мать, покуда он клянчил и воровал еду на рынках и всегда втайне гадал, кто был его отец и куда он подевался.

Матерински строгий, с мягким упреком взгляд Тиши, которая обрабатывала его раны.

Холодное тело, ледяное прикосновение лежащей рядом Сапфиры… А над ними, высоко над крышей их дома, уже восходит убийственно жгучее солнце.

Ужас охватил Торета, сомкнулся вокруг него, замораживая текучий поток воспоминаний.

Он открыл глаза и обнаружил, что лежит ничком на мостовой, прижавшись щекой к булыжнику. Он корчился до тех пор, пока кровь опять не хлынула струей изо рта. Из последних сил Торет приподнялся на локте, а желудок, уже давно опустевший, все содрогался в конвульсиях, пытаясь извергнуть из себя ничто.

Когда все закончилось, Торет так ослабел, что не мог идти. Чейн поднял его на ноги, прислонил к стене и оглянулся на обильно залитую кровью мостовую.

– Да, – заметил он сухо, – теперь я понимаю, почему ты не хотел проделывать это в доме.

Торет пропустил его слова мимо ушей. Ему приходилось обеими ладонями упираться в стену, чтобы снова не сползти наземь.