Ямвлих

О египетских мистериях (Часть 1)

же, как и от свойственных природным

явлениям естественных звуковых подражаний. В этих именах необходимо видеть

      (стр.200)

      умную, божественную и символизирующую божественное подобие примету. И

пусть даже она нам непонятна --само это в ней самое священное. Ведь она

превыше того, чтобы служить предметом познавательного расчленения. В самом

деле, в отношении того, разделение чего мы знаем, мы в имени обладаем всем

знанием о божественной сущности, силе и порядке.

      В то же время мы сохраняем в душе и собранный воедино мистический и

неизреченный образ богов, и при посредстве этого возвышаем всю свою душу до

богов, и, возвысив, по возможности приводим ее в соприкосновение в богами.

Но почему же среди божественных знаков мы предпочитаем чужеземные родным для

каждого человека? И у этого факта имеется мистический смысл. Ведь поскольку

боги объявили достойными их наречия священных народов, каковы египтяне и

ассирийцы, то по этой самой причине мы и считаем, что необходимо

пожертвовать своим родным языком ради родственного богам. Кроме того,

поскольку их способ произнесения слов является самым древним, и в

особенности вследствие того, что люди, познавшие первыми имена

богов138, передали их нам в сочетании с собственным языком как

свойственным и подходящим для этих имен, мы сохраняем до сих пор неизменным

божественный обычай их произнесения. Ведь даже если речь идет о каком-то

ином предмете, подобающем богам, ясно, что им родственно вечное и

неизменное.

      5. Но слушающий, говоришь ты, обращает внимание на обозначаемые

предметы, и потому его мысль остается одной и той же и самой по себе

достаточной, каким бы ни было имя. Однако дело обстоит не так, как ты

предполагаешь. Ведь если бы имена были когда-то установлены на основании

договоренности, то тогда не было бы никакой

      (стр.201)

      разницы, принять одни имена или другие. Но если они имеют отношение к

природе сущего, то те из них, которые в большей степени ей соответствуют, и

богам будут, конечно, более любезны. Так вот, вследствие этого очевидно, что

язык священных народов предпочтен языку остальных людей разумным образом.

Ведь переведенные имена не сохраняют мысль в точности той же самой и у

каждого народа существуют некие особенности, которым невозможно дать

обозначение в языке другого народа. Далее, даже если по возможности

перевести их, все равно они уже не сохранят той же самой силы. Кроме того,

чужеземные имена заключают в себе значительную выразительность при

значительной же краткости и в меньшей степени причастны двусмысленности,

пестроте и множественности оборотов речи. Стало быть, по всем этим причинам

они и подобают лучшим.

      Далее, отбрось прочь то не имеющее отношения к истине предположение,

будто тот, к кому обращены заклинания, является или египтянином, или кем-то

владеющим египетским языком. Скорее считай, что, поскольку египтяне первые

удостоились сопричастности богам, боги радуются, получая обращение по

священным обычаям египтян. Если же все эти имена являются лишь уловками

колдунов, то каким образом они, пребывающие в самом тесном единстве с

богами, связывающие нас с ними и чуть ли не обладающие равными с лучшими

силами, могли бы быть измышлениями воображения, когда без них не совершается

никакое жреческое действие? Кроме того, они не служат прикрытием и наших

страстей, при посредстве которых якобы посвящаются божеству. Ведь мы

обращаем к богам подходящие им по природе слова, опираясь отнюдь не на то, в

чем мы могли бы испытать страсть, а, наоборот, на свойственное

      (стр.202)

      им. И не иначе мы мыслим о божественном, чем оно само является на самом

деле. Напротив, как это положено по природе и как постигли истину подобного

первые люди, установившие для себя законы священного служения, так и мы

остаемся подвластными этим законам. Ведь, даже если последним соответствует

какой-то другой, приличный святости и верный обычай, все равно нужно

сберегать своего рода священные убежища древних молитв в неизменности и

постоянстве, не отбрасывая никакую их часть и не присоединяя ничего

постороннего. Ведь нечто вроде этого ныне