Риан Айслер

Чаша и клинок

понадобилось его

запрещать? Гностические Евангелия проповедовали ту же идею, за которую

еврейское священничество так ненавидело Христа, - доступ к Богу лежит не

через религиозную иерархию во главе со старшим раввином, архиепископом,

папой, но через познание или божественное знание.

А еще мы находим в этих текстах подтверждение мысли, возникшей уже при

чтении канонических писаний и ранее обнаруженных гностических фрагментов.

Мария Магдалина и в самом деле была одной из важнейших фигур христианского

движения.

В Евангелии от Марии мы снова читаем, что именно она первой увидела

воскресшего Христа (о чем вскользь замечено у Марка и Иоанна). Здесь мы

также читаем, что Христос любил Марию Магдалину больше, чем других учеников

- это подтверждается в гностическом Евангелии от Филиппа.

Однако лишь по этим запрещенным писаниям можно судить, сколь велика

была роль Марии в истории раннего христианства. В Евангелии от Марии читаем,

что после смерти Иисуса Мария Магдалина была единственным христианским

лидером, осмелившимся бросить вызов Петру как главе новой религиозной

иерархии, претендующему на то, что только он и его соратники имеют прямую

связь с богом.

'Рассмотрим политический подтекст Евангелия от Марии, - комментирует

Пейджелс. - Как Мария противостоит Петру, так и гностики, которые следуют ее

примеру, противостоят власти того духовенства, которое объявляло себя

преемниками Петра'.

Существовали и другие, не менее существенные разногласия между

нарождающейся, все более иерархичной церковью, возглавляемой Петром и

другими христианскими общинами, такими, как большинство гностических, и

такими сектами, как монтанисты и маркиокиты. Эти секты, в отличие от тех,

кого теперь называют отцами церкви, не только почитали женщин как апостолов,

пророков или основателей веры; демонстрируя свою приверженность учению

Христа о духовном равенстве, они включали женщин в руководство сект.

Более того, некоторые гностические секты, подчеркивая гиланический

принцип равенства, выбирали главу жеребьевкой на каждом собрании. Об этом мы

знаем, к примеру, от епископа Лионского Иринея (ок. 180 г.), известного

врага гностицизма.

'В то время как ортодоксальные христиане ставили духовенство выше

мирян, - пишет Пейджелс, -- последователи гностицизма не делали таких

различий между собой. Вместо того чтобы делить своих членов на высших и

низших, они следовали принципу абсолютного равенства. Все посвященные, и

мужчины, и женщины, принимали равное участие в выборах: любой мог быть

выбран священником, епископом или пророком. Более того, поскольку выборы

происходили на каждом собрании, даже отличия, выпавшие по жребию, не могли

превратиться в постоянные 'высокие посты'.

Для христиан-андрократов, стремившихся повсюду властвовать, господствуя

и подчиняя, такая практика была возмутительным нарушением основ. Например,

ортодокс Тертуллиан возмущался тем, что 'они допускают всех, они вместе

слушают, вместе молятся - даже с язычниками, если тем случится быть у них'.

Не меньшее негодование вызывал у него обычай 'встречать всех приходящих

поцелуем мира'.

Но более всего Тертуллиана приводило в ярость - и неудивительно,

поскольку грозило подорвать сами основы иерархической инфраструктуры,

которую он и его единомышленники старались навязать Церкви, - равноправное

положение женщин. 'Особенно гневает Тертуллиана то, что 'женщины из

еретиков' наравне с мужчинами могут наделяться властью, - замечает Пейджелс.

- 'Они обучают, они участвуют в дискуссии, они лечат' - он подозревает, что

они могли даже совершать обряды крещения, то есть выполнять функции

епископа!'.

Для таких людей, как Тертуллиан, только одна 'ересь' была страшнее

учения о духовном равенстве мужчины и женщины. Ибо она представляла

серьезнейшую угрозу растущей власти мужчин, которые утверждались теперь как

новые 'князья церкви', - идея Божества-женщины. А именно, это - как мы