Даниил Андреев

Роза мира (часть 4)

жизнь: не только движение человеческой души по вертикали

вверх - то есть душевное возвышение, но и движение человека по

горизонтали, то есть расширение им объема своей души. Эта

тоска, возникшая давно и никогда вполне не угасавшая, в эпоху

мировых войн достигла своего апогея. Она достигла той степени

силы, когда вопль, восходящий к духовному небу, не может не

вызвать ответа.

Дух дышит, где хочет. Уверенность в том, что откровение в

послеапостольские века осеняло только отцов церкви и

кристаллизовалось во вселенских соборах, остается в том типе

сознания, который находит адекватные себе формы в старых

христианских конфессиях, - и только в нем. Сознание нового типа

слышит голоса откровения и в гимнах Вед и Эхнатона, и в высоком

духовном парении Упанишад, и в прозрениях Гаутамы Будды и

Рамануджи, Валентина и Маймонида, и в гетевском 'Фаусте', и в

музыкальных драмах Вагнера, и во многих строфах великих поэтов

- слышит его не менее явственно, чем в песнопениях Иоанна

Дамаскина и в литургии Василия Великого. Более того, оно слышит

его в собственной глубине и жаждет его воплощения в совершенных

формах.

Слишком долго ждало человечество, что новый голос

раздастся с церковных кафедр и амвонов. Все существующие

вероисповедания оказались способными лишь к сохранению древнего

содержания и древних форм. Голос звучит, откуда не ждали: из

глубины повседневности, из безвестных квартир в гуще больших

городов, из тюремных камер, из одиноких полночных комнат, из

лесной глуши. Его глашатаи не рукоположены священниками Запада

или Востока. И ни у православных патриархов, ни у римского

первосвященника, ни у теологов протестантских церквей не

получило признания то, что они говорят. Но будет день, и ими

возвещенное станет тем средоточием, у которого сойдутся и

теологи, и патриархи, и первосвященники всех религий и, забывая

о древних разногласиях, скажут: Да.

Передать ли хоть отдаленный отблеск впечатлений от службы

во храме без привлечения на помощь обширных выдержек из

поэтических и музыкальных текстов этих служб? Но освещение

богослужебных текстов выходит далеко за пределы моей книги. Они

уже веют и звучат в душевной глубине, и каждый, кто их

предчувствует, стремится подготовить себя к их словесному и

музыкальному воплощению. Уже различаются отдельные речения,

отдельные возглашения хоров и священств, ясно видятся порою

отдельные мгновения этих священнодействий, полные

непередаваемой красоты. Дожить до лет, когда эти таинства

предстанут зримо и явно не в творческом предвосхищении, но в

храмах, воздвигнутых на площадях верградов и полных поющею и

склоняющеюся толпой, мне не суждено. Молю Бога продлить сроки

моей жизни хотя бы до тех дней, когда, успев закончить все

остальное, что я должен, я смогу вслушаться и воплотить в слове

богослужения Розы Мира - последнюю из моих книг.

Что же я могу - теперь и здесь? Лишь дать несколько беглых

указаний на сухом и бесстрастном языке о внутреннем

пространстве этих святилищ и о назначении некоторых из них.

Центр верграда, его сердце и в то же время его вершина -

это храм Солнца Мира. Без многих других сооружений можно

представить верграды в небольших городах, только без храма

Солнца Мира невозможно.

Почти с детских лет стоит перед моим душевным зрением

образ этого храма. Я вижу его слишком обобщенно для того, чтобы

суметь передать его в чертежах и в живописных эскизах. Но

чувство несравнимого ни с чем великолепия охватывает меня

всякий раз, как он передо мною возникает. Облицованный чем-то,

похожим на белый мрамор, он возвышается на гребне холмов над

речной излучиной, и к нему ведут широко раскинувшиеся лестницы.

Каждая из таких лестниц поднимается к нему с одной из четырех

сторон, как бы раздвигая тяжелый цоколь и разрезая пояс

монументальных колоннад, на цоколе возвышающихся. Каждую

лестницу встречает высокая белая стена с тремя полукруглыми

воротами и с золотой эмблемой наверху: крылатое сердце в

крылатом солнце. Над колоннадами и над центральной стеной

поднимаются кровли: являя собой сложную систему мощных золотых

ступеней, они служат как бы пьедесталами для пяти белых, слегка

сужающихся кверху башен. Центральная башня огромнее остальных,