Даниил Андреев

Роза мира (часть 4)

на Западе оказался даже

устойчивее, чем у нас, он до сих пор уродует своими

железобетонными ублюдками прекрасные города Франции, Англии,

Германии. Удивляться нечему: инвольтация демонических начал -

всемирна, и если на некоторых отрезках истории Россия сделалась

ее основным плацдармом в человечестве и лицо Друккарга стало

выпирать на ее поверхность, то и остальное человечество не было

оставлено без демонического внимания, чтобы в случае, если

Россия отобьется от рук, было где и на чем продолжать

сооружение фундамента грядущей сатанократии. Вот почему шрастр

Северо-западной метакультуры, Мудгабр, все больше и больше

просвечивает теперь сквозь города Западной Европы и Америки.

Глубоко закономерен был, конечно, стратегический курс,

взятый государством с самого начала Революции в отношении

религии как таковой. Но тактику приходилось варьировать в

зависимости от ситуации и от зоркости тех, кто этим курсом

руководил на данном отрезке времени. Доктрина еще не успела

захватить власть, как великое человекоорудие Третьего Жругра

уже объявило, что религия есть опиум для народа. На первых

порах ради ослабления православной церкви, так долго

господствовавшей над умами наиболее широких народных масс

России, в особенности над крестьянством, попытались расшатать

монолит православия, оказывая попустительство всевозможным

сектам. Но скоро уяснилось, что такими паллиативами церковь

расшатать нельзя и что, напротив, дух религиозного искательства

начинает разливаться вширь. Поэтому секты подверглись тем же

гонениям, что и церковь. Их судьбу разделили религиозные,

философские и мистические организации и группы, бытовавшие

среди интеллигенции: антропософские и теософские ложи,

оккультные кружки. Религиозно-философское общество и

религиозные ордена любой окраски. Деятельность антирелигиозных

организаций, и в первую очередь общества 'Безбожник',

выплеснулась в клубы, лектории, на эстрады, трибуны, кафедры, в

печать, театр и кино, даже прямо на городские и сельские

площади. В дни церковных праздников храмы окружались стаями

молодежи, изощрявшейся в разных видах кощунства, и шутовскими

процессиями, в которых комсомольцы изображали пузатых попов со

съехавшими набекрень митрами и с бутылями в руках; эти

скоморохи двигались по улицам параллельно крестному ходу

верующих. Недостаток остроумия, эстетическое бесплодие и

отпечаток непроходимой пошлости, лежавший на этих затеях, мало

способствовали их удаче. Скудоумие приходилось восполнять

трехпалым свистом, взрывами кое-как срепетированного хохота,

хлопушками, ракетами, а зачастую и прямым хулиганством.

Скоро стало очевидным, что и эти приемы бессильны отвлечь

от религии сколько-нибудь заметное число любителей духовного

опиума. Даже напротив: храмы бывали так полны, как никогда

этого не случалось до революции. И когда в 1925 году скончался

находившийся под домашним арестом патриарх Тихон, его похороны

вылились в такую миллионную демонстрацию, что перед ней

померкли все внушенные правительством и партией массовые

изъявления горя, которые годом раньше поразили москвичей в дни

похорон или, вернее, мумификации первого вождя. После этого

тактика была изменена и церковь расколота изнутри. Преемник

покойного патриарха выступил с широковещательным заявлением,

что отныне радости безбожного государства - и наши радости, его

горести - и наши горести. Превышая свои полномочия, высший

иерарх русской церкви включил текст великой ектиньи моление о

'властях предержащих' и о пребывании их 'во всяким благочестии

и чистоте'. Весьма вероятно, что субъективные мотивы,

руководившие при этом высшей иерархией, сводились к мысли, что

лучше хоть таким путем сберечь церковь от полного физического

разгрома, хоть этими способами обеспечить для народа выполнение

основных ее функций: таинства крещения, исповеди, евхаристии.

Но так или иначе, этим было положено начало тому политическому

курсу со стороны церкви, который вскоре превратил ее в

безропотную рабу антирелигиозного правительства. Естественно,

что такой поворот вызвал среди духовенства и мирян резкое

разделение. Большинство священников или отказались напрямик,

или уклонились от поминовения властей при богослужении. На