Даниил Андреев

Роза мира (часть 4)

ради

так называемой научной пользы, - всякий такой труд будет

восприниматься как атавизм, как нечто дикое и постыдное. И

напротив: многие формы внутреннего труда, раньше

приравнивавшиеся к безделью, найдут свою правильную оценку.

Созерцание, размышление, религиозная деятельность во всех ее

видах, общение с природой, развитие тела, гораздо более

многообразное, чем нынешний спорт, экскурсии или паломничества

к великим очагам и памятникам культуры, занятия, пусть самые

скромные, литературой и искусством, творческая любовь женщины и

мужчины, духовно оплодотворяющее общение друзей, - во всем этом

усмотрится элемент подлинного внутреннего труда, необходимого и

благословенного, и вместо жалких крох досуга этим занятиям

будут отводиться почетные и полноценные часы. Потому что, если

дело способствует углублению, расширению, возвышению или

облагораживанию хотя бы одного, этим самым оно способствует

совершенствованию мира. Если же руководящим стремлением

сделаются в данном случае поиски личного наслаждения,

господству такого стремления объявится непримиримая душевная

война. Потому что незыблема аксиома, что человек, живущий

только для себя, есть даже не нуль, а отрицательная величина в

человечестве.

Кажется, достаточно ясно, чтобы имелась надобность в

специальных разъяснениях, что жажда знаний есть стимул,

всемерно и тщательно развиваемый. Но эта жажда не ограничится

областью знаний, приобретаемых на научных и художественных

путях, но включит в себя познания метаисторические,

трансфизические, религиозные. Разовьется не только жажда

знания, но духовная жажда вообще.

Коммунистическая педагогика, которой мне удавалось лишь

так бегло коснуться здесь, имела в виду развитие также еще трех

свойств натуры, трех отличительных свойств огромной важности:

подчинения личного общему, духа интернационализма и устремления

к будущему.

Не будем касаться того, в какой мере удавалось работникам

этой системы добиваться выращивания этих свойств в воспитанных

ими поколениях. Во всяком случае система добивалась, чтобы

примат общего над личным прочно был усвоен сознанием

воспитуемого. К сожалению, при этом совершались незаметно две

идейные подмены. Под 'общим' подразумевалось не человечество и

даже не все население в целом одной или нескольких стран:

подразумевалась часть человечества, объединенная общей, твердо

очерченной идеологией. Все же, оказывавшиеся по ту сторону

этого очертания, расценивались либо как враги - и пощады им не

было, - либо как сегодняшние союзники, причем будущее должно

было решить: станут ли эти союзники вполне 'своими', включатся

ли в расширяющийся воинственный коллектив или же сделаются

врагами и тогда будут уничтожены. Такова была первая подмена:

подмена общего групповым. А вторая подмена заключалась в том,

что утрачивалось представление о пропорциях: мелкая, ничтожная

выгода, которую мог извлечь коллектив из самоотречения

личности, считалась выше, чем интерес этой личности как

таковой, даже иногда чем ее жизнь. Мелкое правонарушение

рассматривалось как государственное преступление, а

естественное нежелание человека оторваться навсегда от своей

семьи ради многолетней работы на недоступно далекой периферии

встречало на своем пути целые баррикады, нагроможденные

государством, партией, общественностью.

Новое отношение между личным и общим должно быть

освобождено от этих подмен. Не групповой интерес, не интерес

данного государства или данного общественного движения имеет

право довлеть над личным - такие групповые тираны суть вампиры,

идолы и Молохи, - но благо всего человечества. Человечество не

едино, - возразят многие, - оно разбито на антагонистические

классы, группы и т. д.' - Да, разбито, и общее благо его именно

в том и заключается, чтобы оно перестало быть разбито. И

перестало не за счет отсечения одних частей и насильственного

переделывания других, а за счет развития в человечестве

центростремительных сил и изживания центробежных. Чтобы это

единение не обошлось опять человечеству в сотни миллионов

насильственных смертей, в еще большую сумму личных трагедий и

превращение части человечества в обитателей тюрьмы. Уместно

здесь это напоминание или неуместно, но слишком обожглось