Даниил Андреев

Роза мира (часть 4)

уже о массовых арестах,

никому не дают спокойно провести хотя бы одну ночь, то начинало

ощущаться, как сквозь повседневную вакханалию просвечивает

вакханалия какая-то нездешняя, непостижимая и уже совершенно

нечеловеческая.

Возросли репрессии. Волна за волной арестовывались и

получали 25-летние сроки заключения или расстрел одна категория

граждан за другой. В тюрьмах и трудлагерях толпились в общем

столпотворении фашисты и коммунисты, троцкисты и белоэмигранты,

интеллигенты и колхозники, генералы и дезертиры, рабочие и

священники, безбожники и сектанты, православные и евреи,

хулиганы и монахи, бандиты и непротивленцы, проститутки и

ученые, воры и философы, толстовцы и педерасты, секретари

обкомов и бендеровцы, инженеры и партизаны. Расплатились за

свои проступки, действительные или мнимые, все, оставшиеся на

территории, в свое время оккупированной немцами, и все,

принимавшие прямое или косвенное участие в украинском и

прибалтийском движении за независимость, - все, заподозренные в

сочувствии контрпартизанам или в неумеренных симпатиях к

государству Израиль. Те, кто побывал в немецком плену и,

поддавшись тоске по родине и близким, рискнул вернуться домой,

и те, кто находился в частях Советской Армии, оккупировавших

Центральную Европу, а возвратившись в Россию, поделился

некоторыми наблюдениями и выводами. Те, кто рассказал

какой-нибудь анекдот, и те, кто писал на имя вождя послания в

детской надежде раскрыть ему глаза на совершающиеся беззакония.

Отправились в Воркуту, Караганду, на Колыму или в Потьму все

те, кто имел когда-нибудь несчастие побеседовать с иностранцем;

кто выразил сомнение в целесообразности какого бы то ни было

государственного мероприятия, партийной установки,

правительственного указа. Люди, когда-либо в раздражении

пожелавшие при ком-нибудь из близких, чтобы отец народов

поскорее покинул этот свет, привлекались по обвинению в замысле

террористического акта против вождя; привлекались и те, в чьем

присутствии было высказано роковое пожелание, и их

родственники, и их знакомые, и знакомые знакомых. Пытками

добивались признания в том, чего никогда не было. Несколько

тысяч работников ленинградской партийной организации

поплатились кто смертью, кто многолетним тюремным заключением

за выдуманную, никогда не имевшую места в действительности

попытку отделить Ленинградскую область от советской метрополии.

Ни абсурдность обвинений, ни смехотворность улик никого не

смущали. Дело громоздилось на дело, фабрикация на фабрикацию. В

любом уголке страны трудно было встретить семью, не потерявшую

в лагерях и тюрьмах кого-нибудь из своих членов; многие семьи

выкорчевывались целиком. Все процессуальные нормы, всякая

законность отбрасывалась, как только человек оказывался

подследственным по знаменитой 58 статье Уголовного кодекса, то

есть политическим преступником. Вернулись к средневековым

способам выколачивания признаний; опыт инквизиции припомнили и

использовали, обогатив его приемами новыми, соответствовавшими

другому уровню технического развития. Широчайшая сеть штатных и

нештатных осведомителей опутывала общество - от членов

Политбюро до туркменских чабанов и украинских доярок. Можно ли

не вспомнить повсеместную сеть шпионов и доносчиков,

насажденных Угрюм-Бурчеевым в каждом доме славного города

Непреклонска, и того, что Щедрин определил как всеобщий

панический страх?

Страх, плотный, удушающий, застящий солнечный свет,

отнимающий у жизни всякую радость и смысл, простерся над

обществом и пропитают собою каждую мысль, каждое чувство,

каждое слово человека. Он усугублялся еще и тем, что из

лагерей, вопреки всему, просачивались смутные и тем более

жуткие слухи о режиме, царствовавшем там, о вымирании целых

лагерей от голода, о невыполнимых производственных нормах для

заключенных, о садизме начальников и надзора, об умерщвлении

провинившихся в чем-нибудь неслыханными способами, вроде

привязывания в голом виде к дереву или столбу на пожирание

комарам и сибирскому гнусу.

В лагерях создавался режим, убивавший не только физически,

но и духовно. Доведенные до потери человеческого облика

издевательствами, непосильным трудом, слежкой друг за другом и