Даниил Андреев

Роза мира (часть 4)

Чтоб, раз вкусив твоих веселий,

Навеки помнить эту ночь.

О ком это, кому это? - Раскрываются широкие дали,

затуманенные пеленой осенних дождей; пустынные тракты,

притаившиеся деревни со зловещими огнями кабаков; душу

охватывает тоска и удаль, страстная жажда потеряться в этих

просторах, забыться в разгульной, в запретной любви - где-то у

бродяжьих костров, среди полуночных трав, рдеющих колдовскими

огнями.

Любые берлоги утробной, кромешной жизни, богохульство и

бесстыдство, пьяный омрак и разврат -

Да, и такой, моя Россия,

Ты всех краев дороже мне.

Не только такой, но уже именно такой. Слышатся бубенцы

бешеных троек, крики хмельных голосов, удалая песня, - то ли

разгул, то ли уже разбой, - и она, несущаяся в ведовской, в

колдовской пляске:

...Каким это светом

Ты дразнишь и манишь?

В кружении этом

Когда ты устанешь?

Чьи песни? И звуки?

- Чего я боюсь?

Щемящие звуки

И - Вольная Русь?

Да, Русь, но какая? Что общего с Навной в этой разбойной,

в этой бесовской красе?

Где буйно заметает вьюга

До крыши - утлое жилье,

И девушка на злого друга

Под снегом точит лезвее.

Закружила плясками, затуманила зельями, заморочила

ласками, а теперь точит нож.

Не Навна, не Идеальная Душа, а ее противоположность.

Сперва пел о Навне, принимая ее в слепоте за Вечную

Женственность. Теперь поет о Велге, принимая ее за Навну в

своей возросшей слепоте.

Но это еще только начало. Страстная, не утолимая никакими

встречами с женщинами, никаким разгулом, никакими растворениями

в народе любовь к России, любовь к полярно-враждебным ее

началам, мистическое сладострастие к ней, то есть сладострастие

к тому, что по самой своей иноприродной сути не может быть

объектом физического обладания, - все это лишь одно из русел

его душевной жизни в эти годы. А параллельно с ним возникает и

другое.

Сперва - двумя-тремя стихотворениями, скорее

описательными, а потом все настойчивее и полновластней, от

цикла к циклу, вторгается в его творчество великий город. Это

город Медного Всадника и Растреллиевых колонн, портовых окраин

с пахнущими морем переулками, белых ночей над зеркалами

исполинской реки, - но это уже не просто Петербург, не только

Петербург. Это - тот трансфизический слой под великим городом

Энрофа, где в простертой руке Петра может плясать по ночам

факельное пламя; где сам Петр или какой-то его двойник может

властвовать в некие минуты над перекрестками лунных улиц,

скликая тысячи безликих и безымянных к соитию и наслаждению;

где сфинкс 'с выщербленным ликом' - уже не каменное изваяние из

далекого Египта, а царственная химера, сотканная из эфирной

мглы... Еще немного - цепи фонарей станут мутно-синими, и не

громада Исаакия, а громада в виде темной усеченной пирамиды -

жертвенник-дворец-капище выступит из мутной лунной тьмы. Это -

Петербург нездешний, невидимый телесными очами, но увиденный и

исхоженный им: не в поэтических вдохновениях и не в ночных

путешествиях по островам и набережным вместе с женщиной, в

которую сегодня влюблен, - но в те ночи, когда он спал

глубочайшим сном, а кто-то водил его по урочищам, пустырям,

расщелинам и вьюжным мостам инфра-Петербурга.

Я говорил уже: среди инозначных слоев Шаданакара есть

один, обиталище могучих темных стихиалей женственной природы:

демониц великих городов. Они вампирически завлекают

человеческие сердца в вихреобразные воронки страстной жажды,

которую нельзя утолить ничем в нашем мире. Они внушают

томительную любовь-страсть к великому городу, мучительную и

неотступную, как подлинное чувственное влечение. Это - другой

вид мистического сладострастия, - сладострастие к городу, и

притом непременно ночному, порочному, либо к удушливо-знойному

городу летних предвечерий, когда даже шорох переливающихся по

улицам толп внушает беспредметное вожделение. Возникают

мимолетные встречи, чадные, мутные ночи, но утоления они не

дают, а только разжигают. Из этой неутолимой жажды, из

запредельного сладострастия возникает образ, для каждого свой,

но тот самый, который всякому, прошедшему этим путем,

встречался реально в трансфизических странствиях, забытых