Даниил Андреев

Роза мира (часть 4)

к ее практическому осуществлению. Философская же

доктрина, надстроенная над этою экономическою программой, была

порождена умами, страдавшими всей ограниченностью XIX века.

Выразители воинствующе-рассудочного умонастроения,

унаследованного от энциклопедистов и усилившегося в связи со

стремительными успехами естественных наук, умы эти возвели

некоторые положения современного им материализма в завет, в

краеугольный догмат, ни разу не высказав догадки о том, что те

же самые естественные науки через сотню лет начнут подрывать

основы этого самого догмата. Один из передаточных механизмов

между народоводительствующими иерархиями и исторической

действительностью - экономику - провозгласили верховным

вершителем исторических судеб. Была ли эта ложь осознанной?

По-видимому, нет, хотя основатель доктрины к концу жизни

додумался, кажется, до того, что механизм этот движется кем-то.

Но это новое понимание потребовало бы для своего включения в

доктрину столь значительной ломки всего сооружения, что

основатель предпочел промолчать о своем открытии. Впрочем,

насколько мне известно, никаких намеков на это открытие в

принадлежащих ему документах не осталось, и мое сообщение об

этом основано на тех же источниках, на каких основаны вообще

все те мои сообщения, которые невозможно проверить научно.

Ясно, что положительные идеалы этого учения, во многом

совпадающие с мечтаниями самых высоких человеческих сердец, не

были и не могли быть инспирированы силами Гагтунгра. Корнями

своими они уходят в противоположный планетарному демону ряд

общечеловеческих идей, в тот ряд, который включает в себя и

многие проявления христианской духовности. Но, попав между

валиками энергичного, неутомимого, охваченного гордыней, узкого

и ограниченного ума, они сплющились, спрессовались, стиснулись,

и, в конце концов, идеалы утратили свою духовность, а

провозглашаемые методы оказались в резком противоречии с

требованиями элементарной гуманности. Быть может, ущерб

духовности ни в чем не сказался так ярко, как именно в

утверждении, будто бы единственный путь к претворению этих

идеалов в жизнь лежит через вооруженную борьбу, насильственный

захват власти, беспощадное уничтожение врагов и диктатуру

одного класса - вернее, его организованной части - над всеми

остальными группами населения. Таким образом, борьба между

демоническим и провиденциальным развернулась и внутри этого

учения, между его идеалами и его методами, даже в уме и душе

самого основателя, а позднее - между различными его

истолкователями и последователями.

Мало того: эта борьба продолжалась и в сознании того лица,

которое в России стало на рубеже XX века вождем этого движения.

Мечта о счастии человечества и пламенная вера в то, что дорога

к этому счастию для него совершенно ясна, ярко горели в его

душе. Узкое, корыстное честолюбие было ему чуждо: он жаждал

власти не ради себя, а ради блага большинства, блага, секрет

которого он чувствовал себя постигнувшим четче и безошибочнее,

чем кто-либо другой. Ему были знакомы даже минуты умиления

природой или красотой искусства, которые он потом, в часы

самобичевания, объяснял своей классовой половинчатостью. Но

безумный азарт не давал ему взглянуть ни вправо, ни влево. И

то, что он становится орудием багрового жругрита, а может быть

и самого Урпарпа, стало приоткрываться ему только в самом

конце, в болезни. Бывали мгновения страшных прорывов, великой

тоски и даже молитв. Но отступать было уже некуда, да никто и

не принял бы тогда его отступлений.

Итак, на рубеже XX века демиург Яросвет продолжал

одновременную борьбу против старого Жругра и против всех трех

его порождений. Но борьба эта имела целью их обуздание, их

ограничение, а отнюдь не уничтожение всего их рода: как ни

противопоставляли себя уицраор и его детища силам Яросвета и

Синклита, все же они были по-прежнему необходимы: в этом и

заключалась трагедия. Россия не была защищена никакими

океанами, никакими цепями гор от могущественных держав,

сформировавшихся на Западе; их агрессивные уицраоры ждали

только ослабления старого Жругра, чтобы наброситься на него,

кинув в Энрофе против ветшающей государственности России свою