Даниил Андреев

Роза мира (часть 4)

Достоевский в своем 'Великом

инквизиторе'. Это не был Торквемада или кто-либо другой из

крупнейших руководителей этого сатанинского опыта; но и к

рядовым работникам инквизиции он не принадлежал. Он появился

уже на некотором спаде политической волны, и в течение его

многолетней жизни ему стало ясно, что превратить католическую

церковь в послушный механизм Гагтунгра, в путь ко всемирной

тирании, не удастся. Но опыт деятельности в русле инквизиции

очень много дал этому существу, развив в нем жажду власти,

жажду крови, садистическую жестокость и в то же время наметив

способы связи между инспирацией Гагтунгра, точнее - Урпарпа, и

его дневным сознанием. Эта инспирация стала восприниматься

временами уже не только через подсознательную сферу, как

раньше, а непосредственно подаваться в круг его бодрствующего

ума. Есть специальный термин: хохха. Он обозначает сатанинское

восхищение, то есть тип таких экстатических состояний, когда

человек вступает в общение с высокими демоническими силами не

во сне, не в трансе, а при полной сознательности. Теперь, в XVI

веке, в Испании, хохха стала доступна этому существу Оно

достигло ступени осознанного сатанизма.

Промежуток между этой инкарнацией и следующей протекал

сперва, конечно, на Дне, куда шельт вместе с астралом были

сброшены грузом ужасной кармы; а затем в Гашшарве: извлеченный

туда Урпарпом и его слугами, потенциальный антихрист

подготавливался там свыше 200 лет к своему новому воплощению.

Напомню, что монада, некогда похищенная для него из Ирольна

самим Гагтунгром у одного из императоров Древнего Рима,

продолжала томиться в плену, в пучине лилового океана, в Дигме,

а как бы обезглавленный шельт императора пребывал в подобии

летаргического сна в одном из застенков Гашшарвы.

Кажется, однако, что в глубине существа, о коем идет речь,

оставалась еще, вопреки осознанному преклонению перед

Гагтунгром, то ли крохотная искра, то ли некоторая тень

сомнения в правильности своего выбора. Возможно, впрочем, что

это был просто инстинктивный страх перед невообразимо ужасной

катастрофой после грядущего апофеоза. Так или иначе, эта искра

была наконец потушена в начале его нового существования на

земле. В маленькой стране на границе Азии и Европы, в горной

деревушке, в бедной верующей семье снова увидело солнечный свет

это существо; и еще подростком распростилось оно навсегда со

всем, что прямо или косвенно связано с христианством. Казалось,

Провиденциальные силы еще раз приоткрыли ему двери спасения,

предоставив возможность дальнейшего пути в лоне церкви, в сане

священника. Но какие перспективы могла бы сулить эта скромная

дорога существу, одержимому импульсом владычества надо всем

миром? С подготовкой к духовному пути - в обоих значениях этого

слова - было покончено навсегда - окончательно и бесповоротно.

Возможно также, что выбор, по существу, был сделан раньше, еще

в Гашшарве, теперь же он только нашел соответствующее выражение

в Энрофе. Объект многовековых попечений дьявола примкнул к

революционному движению на Кавказе и основательно проштудировал

Доктрину, отчетливо поняв, что не найти ему ни лучшей маски, ни

лучшей программы для первых мероприятий после захвата власти.

Но почему, вернее, зачем это существо, предназначенное к

владычеству над Россией, было рождено не в русской семье, а в

недрах другого, окраинного, маленького народа? Очевидно, затем

же, зачем Наполеон был рожден не французом, а корсиканцем, не

наследником по крови и духу великой французской культуры и

национального характера этого народа, а, напротив, узурпатором

вдвойне: захватчиком не только власти, к которой он не был

призван ни обществом, ни правом наследования, но еще вдобавок

власти в стране чужой, а не в своей собственной. И Корсика, и

Грузия, страны суровые, горные, культурно отсталые, где

человеческая жизнь стоит дешево, а всякий конфликт перерастает

в кровавое столкновение, сделали свое дело, укрепив в обоих

своих порождениях глубокое презрение к ценности человеческой

жизни, жгучую мстительность, неумение прощать и ту

поразительную легкость, с какой уроженцы этих стран готовы

пустить в ход оружие. Для того чтобы лучше выполнить свое

предназначение во Франции и в России, оба эти существа должны