Флоринда Доннер

Шабоно (Часть 1)

губная помада, пара ржавых ножниц, вылинявшая блузка и юбка.

-- А это что, по-твоему, такое? -- спросила она, пряча что-то за

спиной.

Я созналась в своем невежестве, и она рассмеялась: -- Это моя книжка

для письма. -- Она открыла блокнот с пожелтевшими от времени страницами. На

каждой странице виднелись ряды корявых букв. -- Смотри. -- Достав из коробка

карандашный огрызок, она стала выводить печатными буквами свое имя. -- Я

научилась этому в другой миссии. Намного большей, чем эта. Там еще была

школа. Это было много лет назад, но я не забыла, чему там научилась. -- Она

снова и снова писала свое имя на поблекших страницах. -- Тебе нравится? --

Очень. -- Я зачарованно смотрела, как эта старая женщина сидит на корточках,

сильно наклонись вперед и почти касаясь головой лежащего на земляном полу

блокнота. Умудряясь сохранять равновесие в такой позе, она продолжала

старательно выписывать буквы своего имени.

Внезапно закрыв блокнот, она выпрямилась.

-- Я побывала в городе,-- сказала она, глядя куда-то в окно. -- В

городе полно людей и все на одно лицо. Сначала мне это нравилось, но потом я

быстро устала. Слишком за многим надо было уследить. Да еще столько шума.

Говорили не только люди, но и вещи. -- Она помолчала, нахмурившись и изо

всех сил стараясь сосредоточиться; все морщины на ее лице обрисовались

резче. Наконец она сказала: -- Город мне совсем не понравился.

Я спросила, в каком городе она была и в какой миссии выучилась писать

свое имя. Она посмотрела на меня так, словно не расслышала вопросов, и

продолжала свой рассказ. Как и раньше, она начала путать место и время

событий, временами сбиваясь на родной язык. То и дело она смеялась, повторяя

одно и то же: -- Я не отправлюсь на небеса отца Кориолано.

-- Ты всерьез собираешься идти к своему народу? -- спросила я. -- А ты

не думаешь, что двум женщинам опасно отправляться в лес? Ты хоть знаешь

дорогу? -- Конечно, знаю, -- сказала она, резко выходя из состояния,

близкого к трансу. -- Старухе бояться нечего.

-- Но я-то не старуха.

Она погладила меня по волосам.

-- Ты не старуха, но у тебя волосы цвета пальмовых волокон и глаза

цвета неба. Ты тоже будешь в безопасности.

-- Я уверена, что мы заблудимся, -- тихо сказала я. -- Ты даже не

помнишь, как давно ты в последний раз видела свой народ. Ты сама мне

говорила, что они все дальше уходят в лес.

-- С нами идет Милагрос, -- убежденно заявила Анхелика. -- Он хорошо

знает лес. Он знает обо всех людях, какие живут в джунглях. -- Анхелика

начала укладывать свои пожитки в лубяной коробок. -- Пойду-ка я поищу его,

чтобы мы смогли тронуться в путь как можно скорее. Тебе надо будет дать ему

что-нибудь.

-- У меня нет ничего такого, что ему бы хотелось, -- сказала я. --

Может, я договорюсь с друзьями, чтобы они оставили привезенные с собой

мачете в миссии для Милагроса.

-- Отдай ему свой фотоаппарат, -- предложила Анхелика. -- Я знаю, что

он хочет иметь фотоаппарат не меньше, чем еще одно мачете.

-- А он знает, как пользоваться фотоаппаратом? -- Не знаю. -- Она

хихикнула, прикрыв рот ладонью. -- Он мне как-то сказал, что хочет делать

снимки белых людей, которые приезжают в миссию поглазеть на индейцев.

Я отнюдь не жаждала расставаться с фотоаппаратом.

Он был хороший и очень дорогой. Я пожалела, что не взяла с собой

другого, подешевле. -- Я отдам ему фотоаппарат, -- сказала я в надежде, что

когда объясню Милагросу, как сложно им пользоваться, он сам выберет мачете.

-- Чем меньше нести, тем лучше, -- сказала Анхелика, со стуком

захлопывая крышку коробка. -- Все это я отдам какой-нибудь здешней женщине.

Мне оно больше не понадобится. Когда идешь с пустыми руками, никому от тебя

ничего не нужно.

-- Я хотела бы взять гамак, который ты мне дала, -- пошутила я.

-- А что, неплохая мысль, -- посмотрела на меня Анхелика и кивнула. --

Ты беспокойно спишь и, наверное, не сможешь спать в гамаках из лыка, как мой

народ. -- Взяв коробок, она собралась уходить из комнаты. -- Я вернусь,

когда разыщу Милагроса.

Допивая свой кофе, отец Кориолано смотрел на меня так, словно впервые

видел. Опершись о стул, он с большим усилием поднялся с места. Он глядел на

меня в полной растерянности, не говоря ни слова. Это было молчание старого