Флоринда Доннер

Шабоно (Часть 1)

только шапори, когда человек болен или

околдован. К счастью, они ничего не имели против того, чтобы дети топтались

у меня по спине. Для Итикотери было совершенно непостижимо, чтобы кто-то мог

получать удовольствие от такого варварского обращения.

Рядом со мной села на песок Тутеми и стала разворачивать сверток

пишаанси, который дала ей Ритими. Ее огромный живот и набухшие груди,

казалось, удерживались на месте только туго натянутой кожей. Она никогда не

жаловалась на боли или тошноту; не бывало у нее и никаких причуд с едой.

Напротив, для беременной женщины существовало столько табу по части еды, что

я часто недоумевала, как они при этом умудряются рожать здоровых младенцев.

Им не разрешалось есть крупную дичь. Единственным источником белка для них

были насекомые, орехи, личинки, рыба и определенные виды мелких птиц.

-- Когда у тебя будет ребенок? -- спросила я, погладив ее живот.

Сосредоточенно сдвинув брови, Тутеми на какое-то время задумалась. --

Эта луна придет и уйдет; другая придет и уйдет; потом придет еще одна, и до

того, как она исчезнет, я рожу здорового сына.

Я усомнилась. По ее подсчетам оставалось еще три месяца. А по моему,

она готова была вот-вот родить.

-- Выше по реке есть рыба, такая, как ты любишь, -- сказала, улыбаясь,

Тутеми.

-- Я сейчас быстренько поплаваю, а потом пойду с тобой ловить рыбу.

-- Возьми меня с собой плавать, -- стала упрашивать меня Тешома.

-- Тогда оставь обезьянку на берегу, -- сказала Тутеми.

Тешома усадила обезьянку на голову Тутеми и рысью пустилась за мной.

Визжа от удовольствия, она устроилась в воде на моей спине, ухватившись

руками за плечи. При каждом гребке я полностью неспешно расправляла руки и

ноги, пока мы не доплыли до заводи на другом берегу.

-- Хочешь нырнуть на дно? -- спросила я.

-- Хочу, хочу! -- закричала она, возя мокрым носиком по моей щеке. -- Я

буду держать глаза открытыми, я не буду дышать, я буду крепко держаться, но

не так, чтобы ты задохнулась.

Вода была не слишком глубока. Смутно различимые сероватые, красные и

белые камешки ярко светились в янтарном песке, несмотря на затенявшие заводь

деревья.

Почувствовав, как сжались у меня на шее ручки Тешомы, я быстро всплыла.

-- Выходи! -- прокричала Тутеми, едва завидев наши головы. -- Мы тебя

ждем. -- Она указала на стоящих рядом с ней женщин.

-- Я сейчас ухожу обратно в шабоно, -- сказала Ритими. -- Если увидишь

Камосиве, отдай ему вот это. -- Она протянула мне последний оставшийся

сверток с личинками.

Я пошла следом за женщинами и несколькими мужчинами по хорошо

протоптанной тропе. Вскоре мы встретили стоявшего на дороге Камосиве.

Опершись на лук, он, казалось, крепко спал. Я положила сверток у его ног.

Старик открыл свой единственный глаз; яркое солнце заставило его

сощуриться, превращая в гримасу покрытое морщинами лицо. Он поднял личинки и

медленно начал есть, переступая с ноги на ногу.

Взбираясь вслед за Камосиве на невысокий, густо заросший холм, я

удивлялась непринужденной ловкости его движений. Никогда не глядя под ноги,

он, однако, ни разу не наткнулся на колючки и корни.

Тщедушный, весь какой-то иссохший, он казался мне самым глубоким

стариком, которого я когда-либо видела.

Волосы у него не были ни черными, ни с проседью, ни совсем седыми; это

была неопределенного цвета свалявшаяся копна, которую явно не расчесывали

годами. Волосы, однако, были короткими, словно их время от времени стригли.

Может быть, они просто перестали расти, решила я, как и щетина у него

на подбородке, всегда бывшая одной и той же длины. Шрамы на сморщенном лице

были от удара палицы, лишившего его глаза. Говорил он тихим бормочущим

голосом, так что о содержании его речей приходилось лишь догадываться.

По ночам он часто стоял в центре деревенской поляны и целыми часами

беспрерывно что-то говорил. У его ног сидели на корточках дети, которые

поддерживали разведенный для него огонь. В его сиплом голосе таились сила и

нежность, казалось, несовместимые с его внешностью. В его словах,

разлетавшихся в ночь, всегда было ощущение чего-то насущно важного,

предупреждения о чем-то, чувство волшебства. -- В памяти этого старика

хранятся слова знания, слова традиции, -- пояснил как-то Милагрос.