Флоринда Доннер

Шабоно (Часть 1)

ее младенца свои громким голосом. Младенец и в самом

деле заплакал, но не успел раздаться его первый громкий вопль, как женщина

выпростала грудь и прижала ее ко рту ребенка.

Опустившись на колени, я подняла глаза к изображению Девы над алтарем.

На Ней было расшитое золотом голубое одеяние. Лицо было поднято к небесам,

глаза голубые, щеки бледные, а рот темно-красный. На одной руке у Нее сидел

младенец Христос; другую руку, белую и нежную, Она протягивала к этим

странным дикарям у Ее ног.

Глава 3

Милагрос с мачете в руке вел нас по узкой тропе вдоль реки. Сквозь

дырявую красную рубаху просвечивала его мускулистая спина. Защитного цвета

штаны, закатанные до колен и подвязанные выше пояса шнурком, делали его на

вид ниже его среднего роста. Он шел резвым шагом, опираясь на внешние края

стоп, узких в пятке и веером расширявшихся к пальцам. Коротко стриженые

волосы и широкая тонзура на макушке делали его похожим на монаха.

Перед тем как идти дальше по тропе, уводящей в лес, я остановилась и

оглянулась. За рекой, почти скрытая в излучине, лежала миссия. Пронизанная

сиянием утреннего солнца, она, казалось, стала чем-то неосязаемым. Я

почувствовала странную отчужденность не только от этого места и людей, с

которыми провела минувшую неделю, но и от всего, что было столь привычно мне

прежде. Я ощутила в себе какую-то перемену, словно переправа через реку

стала отметиной в судьбе, поворотным пунктом. Что-то, видимо, отразилось на

моем лице, потому что поймав на себе взгляд Анхелики, я уловила в нем тень

сочувствия.

-- Уже далеко, -- сказал Милагрос, остановившись рядом с нами. Сложив

руки на груди, он блуждал взглядом по реке. Ослепительно сверкавший на воде

утренний свет отражался на его лице, придавая ему золотистый оттенок.

У него было угловатое, костлявое лицо, которому маленький нос и полная

нижняя губа придавали неожиданное выражение ранимости, резко

контрастировавшее с мешками и морщинами вокруг раскосых карих глаз. Они

неуловимо напоминали глаза Анхелики, в них было такое же вневременное

выражение.

В полном молчании мы зашагали под громадами деревьев по тропам,

затерянным в густом кустарнике, сплошь увитом лианами, в переплетении веток,

листвы, ползучих растений и корней. Паутина невидимой вуалью липла к моему

лицу. Перед глазами у меня была одна лишь зелень, а единственным запахом был

запах сырости. Мы перешагивали и обходили упавшие стволы, переходили ручьи и

болота в тени высоких бамбуковых зарослей. Иногда впереди меня шел Милагрос;

иногда это была Анхелика со своей высокой узкой корзиной за плечами, которая

удерживалась на своем месте надетой на голову специальной лубяной повязкой.

Корзина была наполнена тыквенными сосудами, лепешками и жестянками сардин.

Я не имела представления, в каком направлении мы идем. Солнца я не

видела -- только его свет, сочащийся сквозь густую листву. Вскоре шея у меня

занемела от глядения вверх, в немыслимую высь недвижных деревьев.

Одни лишь стройные пальмы, неукротимые в своем вертикальном порыве к

свету, казалось, расчищали серебристыми верхушками редкие заплатки чистого

неба.

-- Мне надо передохнуть, -- сказала я, тяжело плюхнувшись на ствол

упавшего дерева. По моим часам шел уже четвертый час дня. Мы без остановок

шагали вот уже больше шести часов. -- Я умираю от голода.

Передав мне калабаш из своей корзины, Анхелика присела рядом со мной.

-- Наполни его,-- сказала она, указав подбородком на протекавший

поблизости неглубокий ручей.

Сев посреди потока на корточки с широко расставленными ногами и

упершись ладонями в бедра, Милагрос наклонялся вперед, пока его губы не

коснулись воды. Он напился, не замочив носа.

-- Пей,-- сказал он, выпрямившись.

Ему, должно быть, около пятидесяти, подумала я.

Однако неожиданная грация плавных движений делала его намного моложе.

Он коротко усмехнулся и побрел вниз по течению ручья.

-- Осторожно, не то искупаешься! -- воскликнула Анхелика с насмешливой

улыбкой.

Вздрогнув от ее голоса, я потеряла равновесие и бултыхнулась в воду

вниз головой.

-- Не получится у меня напиться так, как это сделал Милагрос, --

небрежно сказала я, отдавая ей наполненный сосуд. -- Лучше уж мне пить из

калабаша.

Усевшись возле нее, я сняла промокшие теннисные туфли. Тот, кто сказал,