Илья Беляев

Острие Кунты (Часть 1)

там, глядя на дорогу. Деревенские решили, что

несчастная тронулась умом. Но в тот день, когда Веселов вернулся и постучал

в ее окно, Анна не открыла ему дверь.

На этом отшельник замолк, глядя куда-то в сторону.

Почему она это сделала? - воскликнул я.

Загадочная русская душа, - вздохнул Григорий.

Я видел, что, несмотря на все прошедшие годы, боль так и не отпустила

его. Помолчав, Веселов продолжил.

С Анной что-то случилось - она избегала Григория и не разговаривала с

ним. С разбитым сердцем Веселов навсегда покинул Березовку. Он долго

скитался по стране, где-то учился, работал. Наконец, судьба привела его на

Кавказ, где он и стал отшельником. Григорий почти ничего не рассказывал о

годах своего затворничества, как будто жизнь его остановилась в тот день,

когда он вернулся с войны. Закончив свой рассказ, старик сделал мне постель

из сена. Я лег, и последняя моя мысль перед тем, как провалиться в глубокий

сон, была о Веселовской невесте и ее необъяснимом поступке.

Когда я открыл глаза, в пещере было светло. Свет проникал сквозь вход и

отверстие над ним. Веселов заваривал на печке травный чай, аромат его был

восхитителен. Я вскочил, отряхиваясь от сена, Григорий дал мне тарелку

мацони, и мы позавтракали. Еду Веселову приносили раз или два в неделю

местные крестьяне. Они почитали его то ли за святого, то ли за

духа-хранителя этих мест. Прихлебывая чуть горчащий чай, я спросил:

Из того, что ты рассказал мне вчера, я понял, что ты пришел сюда не

Бога искать, а из-за несчастной любви, так?

А что, есть какая-то разница? - Григорий поднял брови.

Конечно есть! - воскликнул я. - Если бы ты провел в этой пещере

тридцать шесть лет в поисках истины, ты определенно мог бы научить меня

чему-нибудь.

Веселов посмотрел на меня испытующе и сказал:

-- Пойдем, я кое-что тебе покажу.

Он встал и пошел в глубь пещеры, где темнел узкий проход. Я последовал

за ним. Мы вошли в проход, и я двинулся за Григорием на ощупь. Лаз привел в

другую пещеру, длиннее и просторнее первой. В дальнем ее конце зиял пролом,

в котором, на фоне голубого неба, виднелся силуэт сидевшего к нам спиной

человека. Веселов усмехнулся: 'Как видишь, я здесь не один'.

Я подошел к пролому и увидел, что это высохшая мумия. Одежда на ней

давно превратилась в пыль; мумия сидела в йогической позе - со скрещенными

ногами, сложенными на груди руками в молитвенной позе и прямой спиной.

Пустые глазницы смотрели прямо вперед - в бесконечное, открывавшееся из

пролома небо. Выглянув из пролома наружу, я обнаружил, что выхода из него не

было - сразу от края он обрывался в бездонную пропасть. По всему горизонту

сверкала цепь снежных вершин. Я с изумлением рассматривал мумию. Она

сохранилась очень хорошо и не издавала никакого запаха. Это была достойная

смерть.

Григорий молча похлопал меня по плечу. Я взглянул на него:

Кто это?

Мой предшественник. Думаю, ему не меньше тысячи лет.

Почему он так хорошо сохранился?

Здесь очень сухой разреженный воздух. Кроме того, этот человек обладал

сильной энергией, а она предотвращает гниение.

Как ты нашел это место?

Сначала увидел его во сне, а потом что-то при вело меня сюда.

У меня мелькнула в голове странная мысль, и я спросил, кивнув на мумию:

Не он ли привел тебя сюда?

Веселов улыбнулся.

Возможно, он. Уже здесь я несколько раз видел этого человека во сне и

разговаривал с ним.

Как его звали?

Григорий не ответил. Я понял, что он не хочет говорить об этом, и задал

не шедший у меня из головы вопрос:

-- Я тоже видел тебя раньше, но не во сне, а как бы в трансе. Ты

показал мне вход в какую-то пещеру, похожую на эту. Тебе об этом известно?

Веселов покачал головой:

-- Нет.

Я почувствовал легкое разочарование. Григорий повернулся и пошел назад.

Мы вернулись в первую пещеру, затем вышли наружу. День был солнечный и

ветреный. Веселов, прикрыв ладонью глаза, смотрел вниз, на долину. Его

длинные волосы и борода разметались по ветру. Пора было уже возвращаться, но

мой главный вопрос к Григорию оставался без ответа. Старик угадал мои мысли;

он заговорил медленно и проникновенно, слова его отпечатались в моей памяти.

-- Я не могу тебя ничему научить. Не потому, что не хочу, а потому, что