Илья Беляев

Острие Кунты (Часть 1)

хотел бы пожить

здесь. Никакого удивления это не вызвало. Сын старика сказал, что мне нужно

забраться на башню крепости, откуда было видно все ущелье. Здесь есть

заброшенные дома; нужно обойти их и выбрать тот, который мне понравится.

Я так и сделал. С трудом вскарабкавшись на полуразвалившуюся башню, я

увидел на противоположном склоне несколько домов. За час обошел их все,

выбрал приглянувшийся мне, перетащил сюда оставленный у старика рюкзак и

стал устраиваться. Дом был маленький, одноэтажный, в две небольшие комнаты.

Одна - чистая и пустая, вторая - бывший хлев. Крыша земляная, поросшая

высокой травой. Возле дома росла одичавшая алыча, за деревом бил маленький

ключ. Из окна, закрывавшегося деревянной ставней, виднелись крепость на

другой стороне ущелья и снежные пики вдали. Идеальнее место трудно себе

представить. Я натаскал сена из хлева, бросил на него спальный мешок, собрал

перед входом стол из плоских камней - и мое жилище было готово.

Первый раз в жизни мне приходилось жить в горах одному. Ночь была

наполнена странными звуками, и я долго не мог уснуть. Я не знал, что буду

здесь есть. Деньги у меня были, но никаких магазинов поблизости я не

заметил. Слава Богу, что ручей рядом. Наконец, убаюканный журчанием ручья, я

уснул.

Наутро меня разбудил топот копыт. Я встал и вышел из дома. Пели птицы,

первые лучи солнца пробивались из-за снежных вершин. Всадника уже и след

простыл, но я заметил оставленный им у двери мешок. Внутри оказалась еда:

сыр, хлеб, масло - все домашнее. Неплохо для начала! Я так и не узнал, кто

был этот человек, привезший мне еду, но поступок неизвестного горца меня

поразил. Если я пришел, значит, мне нужно есть. Здесь все было просто.

Глава 34

Бесконечные уровни сознания находятся на разных расстояниях от

Абсолюта. Для него же все они равно близки.

Я полюбил проводить время на крыше моего дома. Отсюда было видно все

ущелье: поросшие высокими елями склоны, крепость на другой стороне, снежная

цепь гор и белая нить реки далеко внизу. На восходе и на закате я подолгу

смотрел на солнце. В глубине души я всегда был солнцепоклонником и

воспринимал солнце как живое существо, бесконечно превосходящее нас своим

разумом. Иногда мне казалось, что мудрецы прошлого оставили на солнце и луне

специальные знаки, что-то вроде печатей, - запечатав таким образом свои

знания, но, в то же время, оставив их доступными для тех, кто в состоянии

эти знаки увидеть.

По ночам я любил лежать в траве на крыше. Ущелье, обрамленное темными

стенами гор и накрытое небом, усыпанным огромными звездами, напоминало

гигантскую чашу, на дне которой я лежал. Я чувствовал себя ребенком,

покоящимся на теплых коленях матери-вселенной. Вселенская Мать, вдохнув

жизнь в мое тело, напитала его своими соками и теперь бережно несла по

земле, чтобы, насытив мою душу цветами, звуками и запахами, в назначенный

час вобрать ее назад, в тот предвечный дом, где началось и где закончится

наше земное путешествие.

Порой на небе вспыхивала падающая звезда. Прочертив мерцающий купол,

она гасла за далекими гребешками снежников. Ночное небо было живым

существом; я ощущал его дыхание в мерцании звезд, и здесь, в горах, оно было

так близко. Иногда по ночам я сидел у костра. Неподалеку от моего дома было

древнее святилище, оставшееся еще с языческих времен, - небольшая каменная

постройка, внутри которой находился огромный чан для варки пива. По

праздникам здесь собирался народ. Старик с сыном, жившие в километре от меня

вниз по ущелью, рассказали местную легенду о том, что дважды в неделю, около

трех часов ночи, из крепости вылетает светящийся голубой шар и летит через

ущелье к святилищу. Несколько ночей я просидел в ожидании шара, но мне не

суждено было увидеть его, - каждый раз меня неодолимо клонило ко сну.

Жизнь в Муцо была идеальной для той внутренней работы, ради которой я

сюда приехал. Но после первых нескольких недель, прошедших в сладком

забвении, я понял, что все не так просто. Я вырос в каменных городских

ущельях, наполненных ядовитыми выхлопами, где ритм и способ жизни были

совершенно иными. Моей естественной средой обитания был город, со всеми его

неврозами и стрессами.

Стремление к уединенной жизни на природе возникло во мне как результат