Илья Беляев

Острие Кунты (Часть 1)

что меня

отделяет от них пропасть.

Что-то не позволяло мне радоваться жизни, вся тягостная бессмысленность

происходящего за праздничным столом почему-то становилась особенно

очевидной.

Итак, я сидел за столом, что-то ел и пил, и вдруг странная мысль пришла

мне в голову: а что, если незаметно уйти и, выйдя на улицу, двинуться в

одном и том же направлении - скажем, на юго-восток. Там, в этом направлении,

находились Гималаи, всегда притягивавшие меня, как магнит. Да, просто встать

и пойти, оставив позади все, что знаешь и к чему привык. Встать и пойти на

юго-восток.

Мысль эта так заняла меня, что я и не заметил, как мое тело как-то

вдруг совершенно расслабилось, и я мягко соскользнул на пол. Произошло это

настолько естественно, что никто как будто не заметил моего исчезновения. Я

лежал под столом среди туфель и ног. Вокруг царила приятная полутьма,

издалека доносился приглушенный гул голосов и звяканье посуды. Неожиданная

перемена моего местоположения нисколько меня не обескуражила, напротив, я

чувствовал себя спокойно и легко.

Вскоре мое исчезновение, однако, заметили. Решив, что я слишком быстро

наклюкался, народ принялся было приводить меня в чувство, пиная ногами, но,

поскольку я не оказывал никакого сопротивления, меня оставили в покое. Под

столом было хорошо. Пьяный разгул остался где-то наверху, меня охватила

странная истома, ни шевелиться, ни вставать мне совершенно не хотелось. Я

провалился в мягкую обволакивающую бездну, и мне привиделось, будто я в

горах.

Место было незнакомым, диким и безлюдным, солнце только что скрылось за

ближайшими вершинами, и я шел по горной тропе в неизвестном направлении.

Неожиданно я почувствовал сзади чье-то присутствие, обернулся и увидел

старика с седой бородой. В руке у него была палка, он шел за мной. Черты его

лица показались знакомыми, но я не мог вспомнить, где я его видел. Старик

махнул мне рукой, давая понять, чтобы я следовал за ним. Он повернулся и

двинулся по тропе в противоположном направлении. После секундного колебания

я повернул назад и пошел за ним, поскольку идти мне, на самом деле, было

некуда.

Мы начали карабкаться по ведущей Бог знает куда тропе то вверх, то

вниз. Старик шел молча и ступал медленно, но, несмотря на это, чтобы

поспевать за ним, мне приходилось чуть ли не бежать. Наконец, мы очутились

возле большой пещеры, и мой проводник жестом велел мне следовать за ним. Мы

вошли внутрь. Пещеру освещал тусклый мерцающий свет, и я с трудом различил в

дальнем ее конце проход. По-прежнему не произнося ни слова, старик приказал

мне войти в него. Мне было, мягко говоря, не по себе, но я не мог

противиться внутренней силе, исходившей от проводника, и шагнул в темноту.

К своему изумлению, я опять оказался на дне рождения, в той же комнате,

наполненной моими пьяными друзьями и их подружками, где под столом лежало

мое бесчувственное тело. За время моего отсутствия ничто на вечеринке не

изменилось, не считая моего отношения к происходящему. Ко мне пришло

понимание того, что все эти люди - мои близкие друзья, и то, что они пили и

веселились, было одной из немногих известных им радостей жизни. То, что мне

было плохо среди их веселья, свидетельствовало о моем собственном

несовершенстве, вины моих друзей в этом не было. В тот момент мне казалось,

что я люблю их всех, и чувство совершеннейшего счастья овладело мной.

К физической реальности меня вернуло то, что со всех сторон меня стали

пинать и щипать. Не открывая глаз и прислушиваясь к голосам, я сообразил,

что мешаю им отодвинуть стол, чтобы освободить комнату для танцев. Я вполне

пришел в себя и мог встать, но почему-то не захотел этого делать. Мне было

интересно, что произойдет дальше. Тело было по-прежнему совершенно

расслаблено и не испытывало ни малейшей боли от довольно сильных пинков и

тычков разозленных гостей. Я был отстранен от ситуации и спокойно наблюдал

за происходящим. Это состояние безучастного свидетеля было намного глубже и

интереснее обычного отождествления со своим привычным 'я' - вечно

перескакивающими с одного на другое мыслями и требующим постоянного

удовлетворения телом.

Убедившись в тщетности попыток привести меня в чувство, присутствующие

принялись, каждый на свой манер, довольно изощренно оскорблять и унижать