Илья Беляев

Острие Кунты (Часть 1)

то поток уходит совсем.

-- А четвертый?

-- Ты хочешь четвертый? Пожалуйста: иди вверх по течению. Другими

словами - ищи источник потока.

Я возразил:

Но разве это не противоречит тому, что ты говорил раньше о том, что с

потоком нужно плыть?

Вся штука в том, что исток и устье потока - одно.

Как это?

Есть такой древний символ йоги - пламя свечи, тянущееся к солнцу.

Источник пламени один - это солнце, понимаешь?

Какое-то время я шел молча, пытаясь переварить Тошины слова. После

длинной паузы он продолжил.

-- Ну, и последний закон - это то, что ты сказал вначале: не. хватай.

Поток нельзя насиловать, этого никто не любит. Это закон насчет терпения.

Помнишь в Писании: претерпевший до конца спасется.

Я искоса взглянул на начальника. Вот уж на священника он был похож

меньше всего. Я ухмыльнулся:

-- Тогда уж, святой отец, и про смирение бы добавить не худо.

Истину говоришь, чадо, - сказал Тоша, усилив свое северное оканье до

нижегородского. - А и добавим. Смирись, скотина.

Почему же скотина?

Потому что это скот в человеке смириться не может, пашу по-санскритски.

А коли смирится - так, глядишь, и человеком станет.

Ну, это уже что-то из Федора Михайловича.

Ладно, не будем ломать стиль. Уберем про скотину. Пусть будет пять

законов. Пятерка - это пятиконечная звезда, символ власти над пятью

стихиями. Ну что, осталось вырубить скрижали? Где-нибудь, - Тоша оглянулся

вокруг - вон на той скале.

Оставим потомкам.

Мы дошли до разрушенного камня, остановились и сняли рюкзаки, чтобы

перекурить. Тоша продолжил на серьезной ноте:

-- В работе с потоком есть одна серьезная проблема. Чем больше ты

открываешься на него, тем сильнее поддержка, это очевидно. Поток работает

как катализатор, усиливая в тебе и хорошее, и дурное. Таким образом, чувство

эго растет, как на дрожжах, и риск пасть его жертвой, то есть замкнуть поток

на себя, очень велик.

Парадокс заключается в том, что, становясь сильнее, нужно, вместе с

тем, исхитриться стереть себя в порошок, а это штука непростая. Сила хороша

поначалу, чтобы окрепнуть, но со временем она превращается в препятствие.

Мощное эго постепенно развивает нечто вроде панциря, который блокирует

поток. В этом панцире можно провести долгие годы, пока не израсходуешь

накопленную силу, потом опять приходится начинать все сначала.

Я потрогал носком россыпь камней на месте разрушенного валуна и

спросил:

Это ты про себя?

И про себя тоже, - с какой-то непонятной грустью отозвался Тоша.

Я с удивлением взглянул на него. Сантименты мастера? Что-то раньше я от

него такого не слышал. Мы поднялись, подтянули рюкзаки и двинулись дальше. Я

сказал:

-- Это твои проблемы, меня пока больше заботит мое сомнение.

От него есть хорошее лекарство, - усмехнулся Тоша.

Что за лекарство?

Посмотреть на прану.

-- ???

Прану можно видеть в любое время, она всегда вокруг тебя, - скажем, в

воздухе.

Разве она не невидима?

Посмотри на небо, - скомандовал он.

Я прикрыл глаза ладонью от солнца и взглянул вверх.

-- Расслабь глаза и не фокусируй взгляд. Смотри рассеянно, это

называется веерное зрение.

Я последовал инструкции.

Что ты видишь?

Я вижу маленькие прозрачные капли, плавающие в воздухе.

Это и есть прана.

И всего-то? Их все видят.

Извини, - Тоша развел руками, - виноват.

А как насчет ночи? Ночью тоже видно?

Ночью посмотри таким же образом на обнаженное тело. Потом доложишь.

Слушаюсь, товарищ начальник.

Мы переходили через ручей, и я нагнулся, чтобы напиться.

Тоша продекламировал:

-- Пьющий из ручья не подозревает, что вода выше по течению была

отравлена павшим животным. Я выплюнул воду.

Ты что, серьезно? Тоша засмеялся:

Это тебе коан на вечер.

Я махнул на него рукой и продолжал жадно пить.

Глава 26

Ты был свободен, ты будешь свободен, ты свободен.

Жизнь в лагере продолжалась. Дневные заботы были простыми и

нетягостными: собрать сучья для костра, принести воды, сварить кашу было,

скорее, удовольствием, чем работой. Сидя по ночам вокруг костра, иногда мы

разговаривали обо всем на свете, иногда молчали, завороженные пляской

огненных языков на фоне ночных гор и неба, и слушали треск костра и говор