Илья Беляев

Острие Кунты (Часть 1)

на берег, выжал одежду и пошел по

берегу в сторону города.

Мы прожили в Новом Афоне две недели; деньги были на исходе, и мы сели в

поезд, идущий в Ленинград. Вернуться к городской жизни после кавказского

приволья оказалось нелегко. Горы снились и звали назад. Через полтора месяца

из Армении вернулся Андрей, - у него в городе были какие-то дела.

Он сказал, что после того, как мы уехали, Тоша наложил вето на любые

разговоры о нашем уходе. Кроме того, начальник отрубил энергетический канал

моей связи с ним. 'Полностью?' - спросил я. 'Он сказал, что оставил

чуть-чуть, чтобы ты не подох', - разъяснил Андрей.

Этого, впрочем, можно было и не говорить. Поток, еще шедший вовсю на

Черном море, в Ленинграде стал постепенно сходить на нет и через месяц

вообще иссяк. Все мои внутренние усилия вернуть его ни к чему не приводили.

Ни медитация, ни молитва, никакие техники и практики - ничто не работало. Я

не мог в это поверить. Жизнь в потоке стала настолько естественным

состоянием, что, казалось, она никогда не кончится. Хотя я знал, что поток -

это дар, я настолько с ним свыкся, что воспринимал его как свою

собственность. Я еще не знал, что мне придется долгие годы бороться за этот

дар.

Я не мог ни спать, ни есть и чувствовал себя, как рыба, выброшенная на

берег. Поток стал так же необходим для меня, как воздух, я задыхался. Жизнь

из многоцветного и многомерного чуда опять превратилась в бессмысленную

серую рутину. Окно в настоящую жизнь, чуть приоткрывшись, наглухо

захлопнулось, оставив меня у разбитого корыта.

Это была моя плата за измену. И все-таки я не испытывал ни малейших

угрызений совести по поводу нашего ухода и был уверен, что мы поступили

правильно. Теперь нужно было как-то выбираться из энергетической ямы, в

которую я попал, но как это сделать, у меня не было ни малейшего понятия.

Лишь оставшись наедине с самим собой, я осознал, насколько я слаб. Пир силы

закончился.

Глава 30

Вода принимает форму сосуда, в котором находится.

Команда вернулась в Ленинград в середине лета. Лагерь засекла местная

милиция, и, поскольку армянской прописки ни у кого не было, ребятам

посоветовали убираться подобру-поздорову. Иногда я виделся с Наной, она

держала меня в курсе происходящего в группе, которая продолжала расти.

Вскоре после возвращения из Армении она насчитывала уже двадцать пять

человек. Тошина звезда восходила. Вскоре было решено организовать другой

лагерь в лесах Карельского перешейка под Ленинградом. Тоша провел на

Карельском много времени, живя один в палатке, и знал неподалеку от

маленького поселка Кировское место, подходящее для большого лагеря.

Накануне отъезда Тоша захотел увидеться со мной. После некоторого

колебания я согласился на встречу. В конце концов, благодаря ему мне

открылись вещи, до которых я вряд ли дошел бы сам, да и потребность в гуру

убить нелегко. Желание вернуть поток, впрочем, было сильнее моей

привязанности к Тоше. Своими силами я ничего не мог сделать, а он был

единственным человеком, которому был дан ключ. За право обладания этим

ключом я отдал бы очень многое. Кроме того, я был уверен в том, что за

Тошину душу идет битва, и во мне теплилась слабая надежда, что я как-то

смогу ему помочь, - если только он станет слушать.

Наше рандеву состоялось у Нели, которая по этому случаю сварила нам

крепкий кофе. Тоша выглядел уверенным, хотя и немного уставшим. После обмена

несколькими ничего не значащими фразами он спросил:

-- Хочешь попробовать еще раз?

Его голос был, как обычно, спокоен, но звучал очень сдержанно. Я

посмотрел Тоше в глаза. Его взгляд был непроницаем и сосредоточен. Я ничего

не ответил и задумался. Тоша давал мне второй шанс, ни словом не упомянув о

предательстве. Должен ли я вторично принять его вызов, и, если да, нужно ли

просить прощения за бегство? Или надо отказаться, поскольку я не мог теперь

доверять Тоше полностью? Я не знал, что делать, и решил протянуть время.

-- Ты знаешь, почему мы ушли? - спросил я.

Думаю, да, - ответил он.

Ты, конечно, решил, что я струсил. Положим, что так. Но за группу мне

было страшно гораздо больше, чем за себя.

-- Страх - не лучшая мотивация для действия. Я решил взять быка за

рога.