Аркадий и Борис Стругацкие

Понедельник начинается в субботу

городе Багдаде

жил-был портной, по имени... -- Он встал на четвереньки, выгнул спину и

злобно зашипел. -- Вот с этими именами у меня особенно отвратительно!

Абу... Али... Кто-то ибн чей-то... Н-ну хорошо, скажем, Полуэкт. Полуэкт

ибн... мнэ-э... Полуэктович... Все равно не помню, что было с этим

портным. Ну и пес с ним, начнем другую...

Я лежал на подоконнике и, млея, смотрел, как злосчастный Василий

бродит около дуба то вправо, то влево, бормочет, откашливается,

подвывает, мычит, становится от напряжения на четвереньки -- словом,

мучается несказанно. Диапазон знаний его был грандиозен. Ни одной сказки

и ни одной песни он не знал больше чем наполовину, но зато это были

русские, украинские, западнославянские, немецкие, английские, по-моему,

даже японские, китайские и африканские сказки, легенды, притчи, баллады,

песни, романсы, частушки и припевки. Склероз приводил его в бешенство,

несколько раз он бросался на ствол дуба и драл кору когтями, он шипел и

плевался, и глаза его при этом горели, как у дьявола, а пушистый хвост,

толстый, как полено, то смотрел в зенит, то судорожно подергивался, то

хлестал его по бокам. Но единственной песенкой, которую он допел до

конца, был "Чижик-пыжик", а единственной сказочкой, которую он связно

рассказал, был "Дом, который построил Джек" в переводе Маршака, да и то

с некоторыми купюрами. Постепенно -- видимо, от утомления -- речь его

обретала все более явственный кошачий акцент. "А в поли, поли, -- пел

он, -- сам плужок ходэ, а... мнэ-э... а... мнэ-а-а-у!.. а за тым плужком

сам... мья-а-у-а-у! сам господь ходэ или бродэ?.." В конце концов он

совершенно изнемог, сел на хвост и некоторое время сидел так, понурив

голову. Потом тихо, тоскливо мяукнул, взял гусли под мышку и на трех

ногах медленно уковылял по росистой траве.

Я слез с подоконника и уронил книгу. Я отчетливо помнил, что в

последний раз это было "Творчество душевнобольных", я был уверен, что на

пол упала именно эта книга. Но подобрал я и положил на подоконник

"Раскрытие преступлений" А. Свенсона и О. Венделя. Я тупо раскрыл ее,

пробежал наудачу несколько абзацев, и мне сейчас же почудилось, что на

дубе висит удавленник. Я опасливо поднял глаза. С нижней ветки дуба

свешивался мокрый серебристо-зеленый акулий хвост. Хвост тяжело

покачивался под порывами утреннего ветерка.

Я шарахнулся и стукнулся затылком о твердое. Громко зазвонил

телефон. Я огляделся. Я лежал поперек дивана, одеяло сползло с меня на