Аркадий и Борис Стругацкие

Понедельник начинается в субботу

на него кружок колбасы. Бог с ней, с

докторской, пусть будет обыкновенная полтавская полукопченая. С кофе я

решил пока подождать. Когда я осторожно разжмурился, на докторском

халате лежал большой кусок горного хрусталя, внутри которого что-то

темнело. Я поднял этот кристалл, за кристаллом потянулся халат,

необъяснимо к нему приросший, а внутри кристалла я различил вожделенный

бутерброд, очень похожий на настоящий. Я застонал и попробовал мысленно

расколоть кристалл. Он покрылся густой сетью трещин, так что бутерброд

почти исчез из виду. "Тупица, -- сказал я себе, -- ты съел тысячи

бутербродов, и ты не способен сколько-нибудь отчетливо вообразить их. Не

волнуйся, никого нет, никто тебя не видит. Это не зачет, не контрольная

и не экзамен. Попробуй еще раз". И я попробовал. Лучше бы я не пробовал.

Воображение мое почему-то разыгралось, в мозгу вспыхивали и гасли самые

неожиданные ассоциации, и, по мере того как я пробовал, приемная

наполнялась странными предметами. Многие из них вышли, по-видимому, из

подсознания, из дремучих джунглей наследственной памяти, из давно

подавленных высшим образованием первобытных страхов. Они имели

конечности и непрерывно двигались, они издавали отвратительные звуки,

они были неприличны, они были агрессивны и все время дрались. Я

затравленно озирался. Все это живо напоминало мне старинные гравюры,

изображающие сцены искушения святого Антония. Особенно неприятным было

овальное блюдо на паучьих лапах, покрытое по краям жесткой редкой

шерстью. Не знаю, что ему от меня было нужно, но оно отходило в дальний

угол комнаты, разгонялось и со всего маху поддавало мне под коленки,

пока я не прижал его креслом к стене. Часть предметов в конце концов мне

удалось уничтожить, остальные разбрелись по углам и попрятались.

Остались: блюдо, халат с кристаллом и кружка с черной жидкостью,

разросшаяся до размеров кувшина. Я поднял ее обеими руками и понюхал.

По-моему, это были черные чернила для авторучки. Блюдо за креслом

шевелилось, царапая лапами цветной линолеум, и мерзко шипело. Мне было

очень неуютно.

В коридоре послышались шаги и голоса, дверь распахнулась, на пороге

появился Янус Полуэктович и, как всегда, произнес: "Так". Я заметался.

Янус Полуэктович прошел к себе в кабинет, на ходу небрежно, одним

универсальным движением бровей ликвидировав сотворенную мною

кунсткамеру. За ним проследовали Федор Симеонович, Кристобаль Хунта с