А. Панов

Школа сновидений (Часть 1)

трудно представить а тем бо¬лее практичным образом понять, к примеру, соотношение ге¬нетического (видового), запрограмированного в генах при вы¬ведении породы волей человека, внесенного хозяином в про¬цессе воспитания и собственно индивидуального в действиях, составляющих судьбу ньюфаундленда. Ещё труднее предполо¬жить понимание преломления всех этих мотиваций в конкрет¬ной жизни Арса.

Это вещи, не предположенные вычислению, а — ощущае¬мые всем существом, и состоят они из решений и действий, при¬нимаемых и свершаемых также всем существом.

«Во сне я увидел мужчину, навзничь лежащего на земле. Он был мертв или почти мертв. Я как будто бы знал его, но во сне боялся узнать. Недалеко от него так же лежала собака, овчар¬ка. Она вроде тоже была мертва. Между ними двумя мерцала сфера величиной с мяч, к ней шли светящиеся линии, как вены или артерии из груди мужчины и собаки. Сам шар немного пуль¬сировал, как будто в нем билось сердце.

Может, это был мой дядя, которого я очень любил в дет¬стве, — он умер в расцвете сил при странных обстоятельствах:

его нашли мертвым в лесу, недалеко от болота, и никаких та¬ких следов рядом с ним не было...»

Перемена судьбы может предчувствоваться и сниться очень по-разному, нередко обретая пугающие очертания. Сам же момент перемены, как правило, ощущается как прерывание одной последователности и обнаружение себя в другой, — как разрыв во времени.

Перемены судьбы бывают, как известно, обратимые и нео¬братимые.

«Во сне кто-то мне рассказывает о судьбе, в которой желез¬нодорожные пути, уходящие далеко вправо к океану и через которые поддерживалась постоянная связь с океаном, были разрушены вздыбившимся и разверзнувшимся материком. И в разломах материковой плиты оказались океанские воды и ог¬ромные рыбы океанских глубин».

Более тонкие и внимательные люди способны сохранить блеклое воспоминание о последовательности событий, как бы могших произойти в непрерванной, неизмененной судьбе, — или, постфактум, в бывшем варианте судьбы. Новая последо¬вательность всегда имеет и новое качество, о котором в быту говорят достаточно просто: судьба изменилась к лучшему или к худшему, хотя это «лучше» или «хуже», по сути, относится не к отдельным событиям, а к направленности в целом, к настрое¬нию судьбы, которое все же ощущается как полнота или непол¬нота сбывания самой глубокой мечты, а не только как благопо¬лучие во всей его цельности.

Отстраняясь и выходя за общественные системы ценностей, тем не менее имеет смысл остановтъся на таком качестве удачно сложившейся судьбы, как ощущение счастья у её основного действующего лица и на его спутнике —ощущении благополу¬чия. Субъективно именно это и остается основным признаком сбывшейся или несбывшейся, простой или освобожденной судь¬бы. На взгляд автора, ощущение счастья (пусть не в постоян¬стве его самых интенсивных проявлений) и телесное ощущение благополучия являются неотъемлемыми признаками истиннос¬ти проживаемой судьбы. В энергетическом смысле это — про¬явление адекватности форм судьбы и тела, соразмерности шанса и благодарности действий.

Автор останавливается на этом лишь потому, что века дуа¬лизма, а также пара тысячелетий, пропитанных весьма и весь¬ма сомнительно изложенной и вошедшей в обиход жизни идеей жертвенности, а также саморазрушительные устремления ми¬ровой и особенно отечественной культуры, не мыслящей себе творчества и жизни без самоубивания и самосожжения с якобы альтруистическими и некими духовными целями, сложили шаб¬лон, в котором предположение о счастье и благополучии как о признаке истинности проживаемой судьбы кажется нелепостью и непростительной наивностью.