Гюстав Лебон

Психология народов и масс (Часть 1)

всегда воздвигает

первым, а не последним. Если толпа охотно топчет ногами повергнутого деспота, то

это происходит лишь оттого, что, потеряв свою силу, деспот этот уже попадает в

категорию слабых, которых презирают, потому что их не боятся. Тип героя,

дорогого сердцу толпы, всегда будет напоминать Цезаря, шлем которого прельщает

толпу, власть внушает ей уважение, а меч заставляет бояться.

Всегда готовая восстать против слабой власти, толпа раболепно преклоняется перед

сильной властью. Если сила власти имеет перемежающийся характер, то толпа,

повинующаяся всегда своим крайним чувствам, переходит попеременно от анархии к

рабству и от рабства к анархии.

Верить в преобладание революционных инстинктов в толпе - это значит не знать ее

психологии. Нас вводит туг в заблуждение только стремительность этих инстинктов.

Взрывы возмущения и стремления к разрешению всегда эфемерны в толпе. Толпа

слишком управляется бессознательным и поэтов слишком подчиняется влиянию вековой

наследственности, чтобы не быть на самом деле чрезвычайно консервативной.

Предоставленная самой себе, толпа скоро утомляется своими собственными

беспорядками и инстинктивно стремится к рабству. Самые гордые и самые

непримиримые из якобинцев именно-то и приветствовали наиболее энергическим

образом Бонапарта, когда он уничтожал все права и дал тяжело почувствовать

Франции свою железную руку.

Трудно понять историю, и особенно историю народных революций, если не уяснить

себе хорошенько глубоко консервативных инстинктов толпы. Толпа готова менять

названия своих учреждений и иногда устраивает бурные революции для того, чтобы

добиться такой перемены, но основы этих учреждений служат выражением

наследственных потребностей расы, и поэтому толпа всегда к ним возвращается.

Изменчивость толпы выражается только поверхностным образом; в сущности же в

толпе действуют консервативные инстинкты, столь же несокрушимые, как и у всех

первобытных людей. Она питает самое священное уважение к традициям и

бессознательный ужас, очень глубокий, ко всякого рода новшествам, способным

изменить реальные условия ее существования. Если бы демократия обладала таким же

могуществом, как теперь, в ту эпоху, когда было изобретено машинное

производство, пар и железные дороги, то реализация этих изобретений была бы

невозможна, или же она осуществилась бы ценой повторных революций и побоищ.

Большое счастье для прогресса цивилизации, что власть толпы начала нарождаться

уже тогда, когда были выполнены великие открытия в промышленности и науке.

§5. НРАВСТВЕННОСТЬ ТОЛПЫ Если под словом нравственность понимать неизменное

уважение известных социальных постановлений и постоянное подавление

эгоистических побуждений, то, без сомнения, толпа слишком импульсивна и слишком

изменчива, чтобы ее можно было назвать нравственной. Но если мы сюда же

причислим и временное проявление известных качеств, например: самоотвержения,

преданности, бескорыстия, самопожертвования, чувства справедливости, то должны

будем признать, что толпа может выказать иногда очень высокую нравственность.

Немногие психологи, изучавшие толпу, рассматривали ее лишь с точки зрения ее

преступных действий и, наблюдая, как часто толпа совершает такие действия, они

пришли к заключению, что нравственный уровень толпы очень низок. Это верно в

большинстве случаев, но отчего? Просто оттого, что инстинкты разрушительной

свирепости, составляющие остаток первобытных времен, дремлют в глубине души

каждого из нас. Поддаваться этим инстинктам опасно для изолированного индивида,

но когда он находится в неответственной толпе, где, следовательно, обеспечена

ему безнаказанность, он может свободно следовать велению своих инстинктов. Не

будучи в состоянии в обыкновенное время удовлетворять эти свирепые инстинкты на

наших ближних, мы ограничиваемся тем, что удовлетворяем их на животных.

Общераспространенная страсть к охоте и свирепые действия толпы вытекают из

одного и того же источника. Толпа, медленно избивающая какую-нибудь беззащитную

жертву, обнаруживает, конечно, очень подлую свирепость, но для философа в этой

свирепости существует много общего со свирепостью охотников, собирающихся

дюжинами для одного только удовольствия присутствовать при том, как их собаки

преследуют и разрывают несчастного оленя.

Но если толпа способна на убийство, поджоги и всякого рода преступления, то она

способна также и на очень возвышенные проявления преданности, самопожертвования