Ричард Бах

Дар тому, кто рождён летать (Часть 1)

откровенно небрежного полёта. Неудивительно, что охотники попадают в них из ружей.

Малообещающий с виду пеликан является, едва ли, не кандидатом в сферу высшего пилотажа. Он может выполнить изящный переворот через крыло, однако, он, при этом, не выполняет главное условие маневра: не выходит из пике.

Он, по-видимому, даже не пытается освоить этот выход и влетает в воду, вздымая целый гейзер белых брызг.

Итак, вернемся к чайке. Можно найти оправдание пеликанам и гусям, малиновке и крапивнику, но чайка просто создана для воздушной акробатики. Взгляните на эти характеристики:

1. Сильные крылья и лонжероны, обладающие необходимыми пропорциями.

2. Слегка неустойчивый корпус.

3. Высокое ограничение числа Маха.

4. Низкая скорость потери подъёмной силы.

5. Приспосабливание к переменчивым условиям.

6. Исключительная маневренность.

Но все эти факторы бесплодны, потому что чайка не проявляет в своих полётах настойчивости. Она довольствуется тем, что всю свою жизнь летает, повторяя основные приёмы, заученные в первые пять часов, проведенных ею в воздухе.

Поэтому, хотя я и любуюсь чайкой, тем, как свободно она летает, но если бы мне пришлось пожертвовать духом настойчивого поиска ради того, чтобы поменяться с чайкой местами, я в любой день и час предпочел бы свою шумную кабину.

Пленник

технической страсти. Спасите!

Что-то, должно быть, было не так с самого начала, когда я ещё учился летать.

Я помню, как одно время я верил, что эти маленькие машины действительно поднимаются в воздух прямо с земли, что вот они твердо стоят на земле, как бильярдный стол, автомобиль или тележка продавца жареных сосисок под ярко раскрашенными тентом, а уже в следующее мгновение они в воздухе, и ты стоишь под ними у изгороди аэропорта, а они пролетают прямо над твоей головой, и совершенно ничто их не связывает с землёй, совершенно ничто.

Это было трудно осознать, трудно принять. Я ходил вокруг самолёта, прикасался к нему, постукивал по его обшивке, пытался легонько покачать его за кончик крыла, — нет, он просто оставался стоять, где стоял:

«Видишь, студент? Я ничего в рукавах не прячу. Никаких хитрых приспособлений, никаких трюков, никаких тайных верёвочек. Это настоящее волшебство, студент. Я могу летать».

Я не мог в это поверить. Возможно, я ещё и сегодня в это не верю. Но я хочу подчеркнуть, что в этом было что-то невероятное, ужасно таинственное, мистическое и потустороннее. Может быть, так я и загнал себя в этот угол, где теперь сижу и откуда не могу выбраться.

Дела идут всё хуже и хуже. Для меня в полёте не осталось ничего само собой разумеющегося, ничего привычного и повседневного. Я не могу просто приехать в аэропорт, забраться в свой самолёт, запустить двигатель, взлететь, направиться куда-то, там приземлиться, и на этом всё.

Мне бы очень хотелось это сделать. Я отчаянно пытаюсь это сделать. Я завидую пилотам, которые могут небрежно прыгнуть в кабину своей машины и полететь по делам или выполнять заказной рейс, завидую тем, кто летает просто ради спортивного интереса и не делает из этого чего-то особого.

Но я пленник, я угодил в состояние сознания, в котором полёт представляется таким ужасно благоговейным и космическим, что я не могу сделать в аэропорту ни одного самого элементарного действия, не ощущая того, что, при этом, звёзды в небе меняют свой курс.

Это словно… смотрите. Я выбираюсь, чтобы полетать, и ещё прежде чем я даже выйду из машины, прежде чем увижу лётное поле, мне попадается на глаза табличка АЭРОПОРТ. Воздушный порт, так же, как морской порт…

Я думаю о маленьких воздушных кораблях, идущих по небу под парусом именно в этот порт из всех вообще портов, куда они могут попасть, которые выбрали именно это место, чтобы сейчас возвратиться на землю.

Они касаются этого острова, покрытого травой, который здесь специально для них, который терпеливо их ждал, а затем выруливают на стоянку, бросают якоря и стоят на привязи, легонько покачиваясь на ветру, словно маленькие корабли в своей гавани.

Я ещё даже не там. Я только увидел указатель на дороге в аэропорт и, может быть, Цессну-172, заходящую в отдалении на посадку, исчезающую за стеной деревьев, окаймляющих дорогу, за которыми, я знаю, лежит обширная открытая местность, предназначенная для посадки.