Ричард Бах

Дар тому, кто рождён летать (Часть 1)

неуклюжий, похожий на обрубок биплан с пулемётом Льюиса, установленным перед задней кабиной так, что с надетым парашютом пулемётчик там уже не помещался. Со свойственным ему британским юмором Хатчинсон высказался об этом сооружении следующим образом:

— Люсиоль он, может быть, и неплохой, но самолёта из него не получится никогда.

Размышляя об этом, я пристегнулся к сидению передней кабины, завёл двигатель и взлетел, чтобы принять участие в съёмке сцены уничтожения Люсиоля двумя Пфальцами. Довольно безрадостный эпизод — очень уж всё реально.

Дело в том, что несчастный Кодрон, впрочем, как и все двухместные самолёты времен Первой Мировой, был способен летать практически только по прямой. Сделать резкий вираж, горку или уйти в пике было ему не под силу.

Кроме того, кабина пилота располагалась как раз между верхним и нижним крыльями, поэтому лётчику абсолютно не было видно, что творится над самолётом и под ним.

В довершение ко всему, пулемёт и голова пулеметчика, сидевшего в задней кабине, практически полностью перекрывали обзор неба сзади.

Оставалась только узкая полоска впереди — между крыльями — и возможность смотреть по сторонам — между стойками, распорками и расчалками.

До того дня я пребывал в уверенности, что прекрасно представляю себе всю незавидность участи пилотов, летавших в 1917 году на двухместных аэропланах. В действительности же, как выяснилось несколько позже, я не имел о ней ни малейшего понятия.

Пилот не имел никакой возможности вести воздушный бой, он не мог уйти от преследования, даже о том, что его атакуют, он узнавал только в момент, когда его деревянно-тряпичная этажерка вспыхивала спичкой, и ни у него, ни у пулеметчика не было даже парашютов, чтобы выброситься из горящего самолёта.

Видимо, в прошлой жизни я был пилотом двухместного аэроплана, потому что, несмотря ни на какие попытки убедить себя в справедливости утверждения о том, что мы всего лишь снимаем кино, я испугался, когда появились Пфальцы. Я увидел вспышки их выстрелов и услышал в наушниках режиссерский вопль:

— Дым! Люси, дым давай!

Я включил обе дымовые шашки, вжался в сиденье и кое-как завалил Люсиоль в медленное спиральное пике. И всё. На этом моя роль в данном эпизоде была исчерпана, но в Вестон я возвращался с ощущением, которое должен был бы испытывать вконец измотанный слизняк.

Заходя на посадку, я похолодел от ужаса, заметив два Фоккера, летевших в моем направлении. На то, чтобы осознать, что сейчас не семнадцатый год, и что никто не собирается кремировать меня заживо в моем собственном транспортном средстве, мне потребовалось несколько секунд.

Совладав с собой, я нервно рассмеялся и постарался посадить машину как можно скорее. Желание летать на двухместных аэропланах времён первой мировой войны пропало у меня в тот день навсегда. Больше в такой самолёт я не сел ни разу.

За всё время моего участия в съемках «Фон Рихтгофена и Брауна» никто не погиб. Никто даже не получил травму. Два самолёта были повреждены: у одного СЕ во время буксировки сломалась ось шасси, и один Пфальц не вписался в чересчур крутой поворот во время выруливания.

Через неделю обе машины уже были в воздухе. Были отсняты многие тысячи футов плёнки — часы и часы киноматериала.

Выглядело это всё, по большей части, довольно невыразительно, однако, каждый раз, когда пилот был по-настоящему испуган неизбежностью столкновения, пребывая в полной уверенности, что вывернуться над самой землей на этот раз уже не удастся, на плёнке получался очередной потрясающий эпизод.

Каждый день мы плотной кучкой собирались вокруг монтажного стола, чтобы просмотреть отснятый накануне материал. Стояла тишина — как в читальном зале провинциальной библиотеки, в которой раздавалось лишь жужжание проекционного аппарата и редкие комментарии:

— Вот это нужно вставить!

— Лайм, это ты был на Пфальце?

— В общем, неплохо…

В последнюю неделю съёмок окрашенные в камуфляжные тона немецкие самолёты перекрасили в яркие цвета Рихтгофеновской эскадрильи.

Мы летали на тех же самых машинах, но теперь это было даже забавно — появиться на экране в полностью красном Фоккере в роли самого Фон Рихтгофена или в черном Пфальце Германа Геринга.