Ричард Бах

Дар тому, кто рождён летать (Часть 1)

приборы, разрешение на полёт, а также погода в аэропорту назначения и запасном аэропорту.

Вот, в основном, и всё. Имеются, конечно, и другие элементы: стаж, врачебно-лётная комиссия раз в полгода, предполётные проверки самолёта, но все они — дополнительные и не относятся к сердцевине его королевства.

Пробка на шоссе, в которой застряли десять тысяч автомобилей, забастовка строительных рабочих, организованная преступность переходит всякие границы и ежегодно приносит аэропорту миллионные убытки — ему до этого дела нет.

Единственная реальность для лётчика — его самолёт и те факторы, которые воздействуют на него в полёте. И именно поэтому воздушный транспорт оказывается самым безопасным средством передвижения в истории человечества.

Перспектива

Всего лишь несколько лет назад вид железнодорожной колеи приводил меня в изумление. Я часто стоял между рельсами и наблюдал, как они, уходя во вселенную и всё больше сближаясь, соприкасались и пять миль шли вместе к горизонту на западе.

Огромные локомотивы с шипением, свистом и грохотом проносились на запад через город, а так как эти великаны могли двигаться только по этим рельсам, я был уверен, что за тем местом, где рельсы сходятся, должна быть груда дымящихся обломков.

Судя по тому, как машинисты, проезжая перекрёсток железной дороги с Главной Улицей, с усмешкой прощались с ней небрежным взмахом руки, я знал, что они были отчаянно храбрыми людьми.

В конце концов, я обнаружил, что, на самом деле, рельсы за городом не сходятся, но так и не мог преодолеть свой страх по отношению к железной дороге до тех пор, пока не встретился со своим первым самолётом.

С тех пор я облетел всю страну и не увидел ни одной пары соединившихся рельс. Никогда и нигде.

Несколько лет назад меня удивляли туман и дождь: почему однажды происходило так, что вся земля становилась серой и мокрой и весь мир превращался в жалкое, скучное, тоскливое место?

Я поражался, как в один миг вся планета становилась унылой и бесцветной, и как ещё вчера такое яркое солнце превращалось в пепел. Книги пытались дать объяснения, но я так и не нашёл подходящего, пока не начал свое знакомство с самолётом.

Тогда, я открыл для себя, что облака совсем не закрывают весь мир, даже находясь под жесточайшим дождём, промокший до нитки на взлётной полосе, я знал — чтобы снова найти солнце, нужно просто взлететь выше облаков.

Сделать это было нелегко. Существовали определенные правила, которым необходимо было следовать, если я действительно хотел достичь свободы ясного пространства.

Если бы я, по собственному выбору, пренебрёг существующими правилами и стал неистово бросаться по сторонам, настаивая на том, что я сам мог бы отличить, где верх, а где низ, повинуясь импульсам тела, а не логике разума, я бы неизбежно упал вниз.

Для того, чтобы найти это солнце, даже сейчас я должен не верить своим глазам и рукам и полностью положиться на приборы, и неважно, что их показания могут выглядеть странными и бессмысленными.

Доверие к этим приборам — единственный способ пробиться к солнечному свету. Я открыл, что чем толще и темнее облако, тем дольше и внимательнее я должен следить за стрелками и вверить себя своему опыту, читая их показания.

Я убеждался в этом снова и снова: если бы я продолжал подъём, я мог бы достичь пика любого шторма и, наконец, подняться к солнцу.

Приступив к полётам, я узнал, что с воздуха трудно увидеть границы, разделяющие страны, со всеми их небольшими дорогами, шлагбаумами и контрольными пунктами и знаками «Запрещено!»

На самом деле с высоты полёта я не мог даже сказать, когда я перелетал границу одной страны и вступал на территорию другой, и какой язык был в моде на земле.

С помощью элеронов самолёт направляется вправо, и я нашёл, что совсем неважно, какой он — американский или советский, британский или китайский, французский, или чешский, или немецкий, — не имеет значения и кто управляет им, и какие знаки различия нарисованы на крыле.

В своих полётах я видел это и многое другое, и всё-всё попадает под одну мерку. Это — перспектива. Это перспектива, поднимаясь над железнодорожной колеей, показывает, что нам нечего бояться за безопасность локомотивов.

Это перспектива освобождает нас от иллюзий гибели солнца, наталкивая нас на мысль о том, что, если подняться достаточно высоко, мы поймём, что солнце вовсе никогда и не покидало нас.