Рудольф Штайнер

Философия свободы (Часть 1)

язык 'Посланий' Павла в гносеологический язык трудов молодого

Штейнера: там, где речь идет у Павла о первом и втором (ветхом и новом,

перстном и небесном) человеке, об обновлении духом ума и облечении в нового

человека, о шести правилах гнозиса ('Итак станьте, препоясав чресла ваши

истиною и облекшись в броню праведности...' Еф. 6, 14-17), там четко

вырисовываются у Штейнера контуры теории познания. Мир, данный в чувственных

восприятиях, есть иллюзия, майя, призрачная действительность, и -- не сам по

себе, а через нас и для нас (Павел:

'Наследник, доколе в детстве, ничем не отличается от раба... Так и мы,

доколе были в детстве, были порабощены вещественным началам мира'. Гал.

4,1,3). Только через чистое активное мышление становится он полной

Действительностью, когда понятие освобождает вещь от чувственного покрова и

обнаруживает в ней изначально присутствующую в ней мысль (Павел: 'Но когда

пришла полнота времени, Бог послал Сына Своего... дабы нам получить

усыновление'. Гал. 4,4-5). Познание, понятое так, оказывается искуплением

тварного мира, падшего в первом Адаме, и восстановлением его истинного

нетленного облика во втором Адаме (Павел: 'Так и при воскресении мертвых:

сеется в тлении, восстает в нетлении... сеется тело душевное, восстает тело

духовное'. 1 Коринф. 15, 42, 44). Но постигший науку свободы (Павел:

'Братия, мы дети не рабы, но свободной'. Гал. 4, 31) стоит уже в

действительности свободы и не признает над собою никакой власти, кроме

собственного высшего и уже божественного Я (Штейнер: 'Исполненная мыслью

жизнь есть... одновременно жизнь в Боге'. -- Павел: 'Итак, стойте в свободе,

которую даровал нам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства'. Гал. 5,

Так живой импульс христианства, изувеченный в веках обскурантистским и

просветительским недомыслием, празднует свой триумф в домыслившей себя

наконец до мира мысли. Еще одна -- на сей раз не столь уж приметная --

жемчужина, предлежащая нашему взору. Увы, мы все еще продолжаем обходить

жемчужины стороной и клевать собственные представления. Особенно когда

жемчужины остаются неназванными. О каком это христианстве, восклицаем мы,

может быть здесь речь, когда в книге этой нет даже упоминания о

христианстве? Нам бы впору уже отвыкать от подобных 'паспортистских' замашек

понимания и учиться понимать по существу, ну скажем, взяв какой-нибудь

внушительный по объему богословский труд, пролистать его и воскликнуть:

сплошное 'о' христианстве и -- никакого христианства! Если мы способны еще

на такую элементарную эластичность понимания, то христианство 'Философии

свободы' предстанет нам сокрытой от внешнего взора, но абсолютно реальной

потенцией, заложенной в этом чисто философском семени*. Методология Штейнера

к тому же не допускает никакой предпосланности определе. ний ходу

исследования как таковому; 'определение предмета, -- читаем мы в одном из

комментариев к гетевской истории учения о цвете, -- ... может выступать лишь

в конце научного рассмотрения, поскольку оно уже содержит в себе высшую

ступень познания предмета'. Когда через считанные годы христианство будет

оглашено Штейнером, и уже потом выявится как альфа и омега всех произносимых

и умалчиваемых им слов, то это будет не неожиданной развязкой и переходом в

другой род, как поспешат заявить об этом многие тогдашние и нынешние

растерзатели смыслов (увы, теперь они появились и среди антропософских

авторов), а всего лишь естественным продолжением и самоопределением все той

же 'Философии свободы'. Удивительная книга, после которой -- скажем мы в

стиле Ницше -- неприлично уже в наш век знания не быть христианином. Книга,

ставшая жизнью и подтвержденная каждым биением жизни написавшего ее

человека. Любителям всяческих магий и не снилась такая магическая власть,

которая царственно просвечивает через каждую ее страницу: вершина,

достигнутая тут, -- та самая, с которой только и открываются 'все царства

мира и слава иле'. Мне приходит.в голову невозможный, но еще раз

эвристически оправданный вопрос: а что, если свобода, сотворенная в этой

книге, не была бы христианской? Ответ -- по уже неотвратимой аналогии --

приходит сразу:

*Опыт с семенем, рекомендуемый книгой 'Как достигнуть познания высших