Петр Демьянович Успенский

В поисках чудесного. Фрагменты неизвестного учения 2

у друга. Я начал

понимать группы Гурджиева как школу какого-то средневекового живописца,

ученики которого жили и работали вместе с ним, учились у него и друг у

друга. Кроме того, я понял, почему во время нашей первой встречи московские

ученики Гурджиева не могли ответить на мои наивные вопросы: 'На чем основана

ваша работа над собой?', 'Чти составляет изучаемую вами систему?', 'Каково

происхождение этой системы?' и т.п.

Теперь я понял, что на эти вопросы нельзя было ответить. Чтобы понять

это, нужно учиться. А в то время, более года назад, я думал, что имею право

задавать такие вопросы, подобно тому как новые люди, приходя к нам, начинали

с совершенно аналогичных вопросов. Они удивлялись тому, что мы не отвечаем

на них; как нам уже было видно, они считали нас нарочитыми людьми, играющими

заученные роли.

Однако новые люди появлялись лишь на больших встречах с участием

Гурджиева. Встречи же первоначальной группы происходили тогда отдельно. И

было понятно, почему так должно быть. Мы уже начали освобождаться от

самоуверенности, начали узнавать все то, с чем люди подходят к работе, и

могли понять Гурджиева лучше, чем прежде.

А на общих встречах нам было необычайно интересно слушать, как новые

люди задают вопросы, которые когда-то задавали и мы, видеть, что они не

понимают самых элементарных вещей, которых не могли понять и мы. Эти встречи

давали нам некоторое удовлетворение.

Но когда мы оказывались наедине с Гурджиевым, он нередко одним словом

разрушал все то. что мы построили для себя, и заставлял нас увидеть, что на

самом деле мы по-прежнему ничего не знаем и не понимаем ни в самих себе. ни

в других людях.

- Вся беда в том, что вы уверены, что остаетесь одними и теми же, -

говорил он. - А я вижу вас совершенно разными. Например, вижу. что сегодня

сюда пришел один Успенский, а вчера приходил другой. Или вот диктор - перед

тем, как вы пришли, мы с ним сидели и разговаривали, и это была одна

личность. Потом, когда все собрались, я случайно взглянул на него - и

оказалось, что здесь сидит совершенно другой доктор. А того, который говорит

со мной наедине, вы видите очень редко.

'Вы должны понять, что у каждого человека имеется определенный

'репертуар ролей', которые он играет в обычных обстоятельствах, - сказал в

связи с этим Гурджиев. - У него есть роль для любого рода обстоятельств, в

которых он обыкновенно оказывается в жизни. Но поместите его в другие

обстоятельства, хотя бы чуть-чуть иные, и он уже не в состоянии найти

подходящую роль, так что на какое-то время становится самим собой. Изучение

ролей, которые играет человек, составляет необходимую часть самопознания.

Репертуар каждого человека очень ограничен. И если человек просто говорит о

себе 'я' или 'Иван Иванович', он не видит всего себя, потому что этот 'Иван

Иванович' тоже не является единым: в человеке, по крайней мере, пять или

шесть людей. Один-два для семьи, один-два на службе (один для подчиненных,

другой для начальства), один для друзей в ресторане и, пожалуй, еще один,

который интересуется возвышенными идеями и любит интеллектуальные беседы. И

в разное время человек полностью отождествляется с одной из своих ролей и не

способен отделить себя от нее. Видеть свой репертуар, знать свои роли и,

прежде всего, ограниченность репертуара это уже знать многое. Но дело в том,

что за пределами репертуара человек чувствует себя очень неуютно, и если

что-то выбьет его из колеи, даже на короткое время, он изо всех сил

старается вернуться к одной из своих обычных ролей. Как только он попадает в

свою колею, все в его жизни опять течет гладко, исчезает чувство неловкости

и напряженности. Так бывает в жизни; но в работе, для того чтобы наблюдать

себя, человеку необходимо примириться с этой неловкостью, с напряжением, с

чувством неудобства и беспомощности. Только переживая подобное неудобство,

человек может по-настоящему наблюдать себя. И понятно почему. Когда человек

не играет ни одной из своих ролей, когда не может найти подходящей роли из

своего репертуара, он чувствует себя как бы раздетым. Ему холодно и стыдно,

ему хочется убежать от всех. Но тогда возникает вопрос: а чего же он хочет?

Спокойной жизни или работы над собой? Если ему нужна спокойная жизнь, он,

конечно, никогда не должен оставлять своего репертуара. В обычных ролях он