Кураев А

Сатанизм для интеллигенции

такая особенность, что протология зависит от эсхатологии, возвещаемой данной доктриной. То, каким мыслится начало мироздания, зависит от того, каким данная религия желает видеть итог мирового процесса. Христианство ожидает, что мир в своем многообразии войдет в Бога, и Бог станет наполняющим все во всем; мир будет пропитан Вечностью – и все же не растворен в ней. Соответственно, христианская космогония говорит, что мир, которому предназначена Вечность Божией любви, и вошел в бытие по любящей воле Творца: «И увидел Бог, что это хорошо». Теософия же у истоков бытия помещает безлюбовный, бестворческий и безмыслящий холод. Нельзя ли из космогонии теософов заключить, что и конечный итог «мировой эволюции» им представляется таким же? Да, да, в теософских книгах много сказано о том, что их путь лежит к знанию и к свету, к любви и совершенствованию. И все же тень той безлюбовной тьмы, которую теософы поместили у истоков своей эволюции, лежит на всех их пострениях и их судьбах.

По наблюдению святых Отцов, когда человек вступает в общение с Князем тьмы, в его душу начинает постепенно проникать отчаяние. И вроде пробудившиеся в нем страсти должны толкать его к наслаждению жизнью, – но в иные минуты его новый «духовный покровитель» вдруг сбрасывает маску и дышит ему в лицо открытым холодом и жаждой уничтожения.

Несколько примеров общения с этим духом небытия приводит св. Игнатий Брянчанинов в «Аскетических опытах». Вот один из них: Петербургский чиновник занимается молитвенным подвигом, некстати и без духовного руководства начитавшись преп. Симеона. Приходит рассказать о своих видениях в монастырь и говорит, что видит сияние, исходящее от икон, ощущает благоухание и сладость необычайную во рту и т. д. Монах, выслушав его, задает ему одинединственный вопрос: «А не приходила ли Вам в голову мысль убить себя?» Оказывается – уже пытался бросаться в реку, да оттащили… И монах поясняет, почему он задал такой вопрос: как во время покаянного плача бывает минута тихого и светлого спокойствия – так и в минуты ложных наслаждений, бывает, прелесть выдает себя и сквозь кажущуюся радость проступает конечная цель543.

Этот дух ненависти к жизни проявляется и в извращенном аскетизме тех праисторических «девственников», которых воспевает Блаватская. Война с браком и рождением детей характерна для тех, кто борется с Творцом жизни. Дух, жаждущий небытия, опалил сердце Блаватской. 7 апреля 1883 г. она пишет В. П. Прибыткову: «дети у меня не плачут, потому что никаких