Даниил Андреев

Роза Мира (Часть 1)

что

христианское вероучение не только не имеет никаких возражений

против мусульманского учения о Единстве, но полностью с ним

совпадает. Оно лишь дополняет этот тезис той идеей, которая

одною своей устойчивостью две тысячи лет и своей

распространенностью на миллиарды сознаний указывает на

истинность своей основы. К чему же сводится противоречие между

этими двумя главными догматами двух религий? Разве не к

произвольному и неправомерному отрицанию одною из них того, о

чем в ее собственном положительном опыте нет никаких данных?

Теперь мы видим вторую историческую и психологическую

причину укоренившихся разногласий между вероучениями:

неправомерное отрицание чужого утверждения только на том

основании, что мы не располагаем положительными данными по

этому вопросу.

К сожалению, разногласиям, основанным исключительно на

этой логической и гносеологической несообразности, нет числа.

Привлечем к рассмотрению еще один случай, известный каждому:

ислам (суннизм) и протестантизм отрицают правомерность культа

святых; почти все остальные религии его принимают и, в той или

иной форме, осуществляют. Возражения против этого культа

сводятся к тому, что человек не нуждается ни в каких

посредниках между собой и Божеством и что духовные почести и

молитвы, будучи возносимы не к Богу, а к тем, кто были людьми,

- греховны, ибо ведут к обожествлению человека. Но что,

собственно, значит эта знаменитая формула: 'Человек не

нуждается в посредниках'? Если в них не нуждается тот, кто эту

мысль провозглашает, то откуда у него право говорить за других,

даже за все человечество? Кто его уполномочивал? Уж не те ли

миллиарды людей, которые во всех почти странах, во всех почти

религиях ощущали живую вседневную потребность в таких

посредниках, что и сделало существование культа святых

психологически возможным? Если мы, не испытывая потребности в

чем-либо (есть люди, не испытывающие потребности, например, в

музыке), станем негодовать на всех, эту потребность

испытывающих, как на глупых выдумщиков, корыстных лжецов или

темных невежд, что мы докажем этим, кроме собственного

невежества? - Второй довод - неправомерность воздавания

божеских почестей и молитв, тем, кто были людьми. Но почестей

божеских (в монотеистическом смысле) им и не воздают, никто их

не приравнивает к Богу: мысль совершенно абсурдная, а для

людей, выросших в христианских странах, непростительно

невежественная. Правда, в индуизме имеется идея аватар -

воплощений Вишну в человеческом облике; но то - аватары, а

вовсе не святые. Перед святыми преклоняются именно как перед

людьми, сумевшими преодолеть свое человеческое, либо как перед

осуществителями воли Божией, посланцами мира горнего.

Протестантизм отрицает понятие святости вообще. Но здесь

обнаруживается скорее спор о частностях, чем о существе дела:

ведь, отвергая аскетический монашеский идеал, Лютер и Кальвин

не умаляли значения мирской праведности, хотя и понимали ее, с

одной стороны, шире, чем католицизм, а с другой - несколько

сниженно: отрицался Узкий Путь как таковой. Мухаммед, умирая,

запретил своим последователям обращаться к его духу молитвенно.

Это показывает чистоту и искренность его помыслов, но

противоречит основам религиозно-нравственного миропредставления

вообще. Ведь если праведность, как высшая самоотдача себя

человечеству во имя Божие, есть безупречное и бескорыстное Ему

служение (а если понимать праведность так, то смешно отрицать,

что она существует на свете, встречается, хотя и редко, в

жизни), - если так, то нельзя представить себе праведную душу,

после кончины успокоившуюся в бездеятельном блаженстве. Всеми

силами своей души, в том числе и такими, которые раскрываются

только после смерти, праведник будет осуществлять помощь

живущим и нижестоящим в их восходящем движении. Это также

естественно, как помощь взрослого ребенку, и столь же мало, как

эта помощь, умаляет или уничижает тех, на кого направлена. Вряд

ли это могло быть неизвестно пророку Мухаммеду. Надо полагать,

что некоторые крайности, излишества в культе святых, которые он

наблюдал у христиан, побудили его запретить своим

последователям какие бы то ни было установления этого рода.

Возможно, он полагал,