Петр Демьянович Успенский

В поисках чудесного. Фрагменты неизвестного учения 3

дом и возобновил прекращенную в

Петербурге работу над своей книгой, которая впоследствии появилась под

заглавием 'Новая модель вселенной'.

В 'доме' еще какое-то время продолжались лекции и демонстрации; затем и

они прекратились.

Иногда я встречал Гурджиева в парке или на улице, иногда он заходил ко

мне домой. Но сам я старался 'дом' не посещать.

В это время положение дел на Северном Кавказе резко ухудшилось. Мы

оказались полностью отрезанными от Центральной России и не знали, что там

делается.

После первого налета казаков на Ессентуки обстановка стала быстро

изменяться к худшему, и Гурджиев решил покинуть Минеральные Воды. Он не

говорил, куда намерен направиться, да и, принимая во внимание обстоятельства

того времени, сказать это было нелегко.

Лица, покидающие в то время Минеральные Воды. пытались пробраться в

Новороссийск: и я предположил, что он отправится в этом же направлении. Я

сам тоже решил уехать из Ессентуков, но мне не хотелось уезжать раньше него.

У меня было какое-то странное чувство: я хотел ждать до самого конца,

сделать все, от меня зависящее, чтобы потом можно было себе сказать, что я

не оставил ни одной неиспользованной возможности. Мне было очень трудно

отказаться от идеи совместной работы с Гурджиевым.

В начале августа Гурджиев уехал из Ессентуков, и вместе с ним - большая

часть обитателей 'дома'. Несколько человек уехало еще раньше. Около десятка

осталось в Ессентуках.

Я решил перебраться в Новороссийск. Но обстоятельства быстро менялись.

Через неделю после отъезда Гурджиева прекратилось всякое сообщение даже с

самыми близкими местами. Казаки устраивали налеты на боковую ветку железной

дороги от Минеральных Вод, а там, где находились мы, начались большевистские

грабежи, 'реквизиции' и тому подобное. Это было время 'расправы' с

'враждебными элементами' в Пятигорске, когда погибли генерал Рузский,

генерал Радко-Димитриев, князь Урусов и многие другие.

Должен признаться, что я оказался в глупейшем положении. Я не уехал за

границу, когда это было возможно, ради того, чтобы работать вместе с

Гурджиевым, а вышло так, что я распрощался с ним и остался у большевиков.

Всем нам, оставшимся в Ессентуках, пришлось пережить очень трудные времена.

Для меня и моей семьи все обошлось сравнительно благополучно. Только двое из

четырех заболели брюшным тифом; никто не умер; нас ни разу не ограбили; все

время я работал и зарабатывал деньги. Другим было гораздо хуже. В январе

1919 года мы были освобождены казаками армии Деникина. Но я смог покинуть

Ессентуки только позже, летом 1919 года.

Известия о Гурджиеве были очень краткими. Он доехал по железной дороге

до Майкопа, а оттуда вся его группа отправилась пешком по очень красивой, но

нелегкой дороге через горы на берег моря, к Сочи, захваченному тогда

грузинами. Они несли на себе весь свой багаж и, встречая всевозможные

приключения и опасности, шли через горные перевалы, где не было дорог и

охотники встречались лишь изредка. До Сочи они добрались, кажется, только

через месяц после отбытия из Ессентуков.

Но внутреннее положение изменилось. В Сочи большая часть компании, как

я и предвидел, рассталась с Гурджиевым; среди них были П. и 3. С Гурджиевым

осталось четверо; из них только доктор С. принадлежал к первоначальной

петербургской группе. Остальные оказались из 'молодых' групп.

В феврале П., устроившийся в Майкопе после разрыва с Гурджиевым,

приехал в Ессентуки за оставшейся там матерью. От него мы услышали

подробности обо всем, происходившем по пути в Сочи и по прибытии туда.

Москвичи уехали в Киев. Гурджиев со своими четырьмя сотоварищами отправился

в Тифлис, и весной мы узнали, что он продолжает в Тифлисе работу с новыми

людьми и в новом направлении, основанном, главным образом, на искусстве -

музыке, танцах и ритмических упражнениях.

К концу зимы, когда условия жизни немного улучшились, я начал

просматривать свои заметки и рисунки диаграмм Гурджиева, которые с его

разрешения хранил со времен работы в Петербурге. Особое мое внимание

привлекла энеаграмма. Было ясно, что толкование энеаграммы до конца не

доведено, и я угадывал в ней намеки на дальнейшее продолжение. Очень скоро я

понял, что это продолжение связано с неправильным положением 'толчка',