Говард Ф.Лавкрафт

Сверхъестественный ужас в литературе

до современных Пинченов,

они пребывают в жалком состоянии. Несчастная старая Гепсиба, нищая чудачка;

похожий на ребенка неудачливый Клиффорд, только что освободившийся из

тюрьмы, куда попал по ошибке; хитрый и беспринципный судья Пинчен, словно

оживший полковник, -- все они потрясающие символы, с которыми могут

соперничать чахлые растения и анемичные птицы в саду. Почти жаль, что автор

придумал счастливый конец для своей истории, союз веселой Фебы, последней в

роде Пинченов, и приятного молодого человека, оказывающегося последним

представителем рода Молей. Этот союз, очевидно, положит конец проклятию.

Готорн избегает даже намека на зло в речах и действиях и держит свой ужас на

задворках; его неожиданные проявления служат, чтобы поддержать

соответствующее настроение и избавить сочинение от чисто аллегорической

сухости. События типа колдовства Элис Пинчен в начале восемнадцатого века и

особого звучания ее клавикордов, предшествующего очередной смерти -- вариант

незапамятного европейского мифа, -- соединяют действие непосредственно со

сверхъестественным; тогда как ночное появление в старинной гостиной судьи

Пинчена с жутковато тикающими часами -- настоящий ужас самого истинного и

неподдельного толка. То, как смерть судьи Пинчена поначалу подается в

намеках, потом с помощью принюхивающегося кота за окном, кстати, задолго до

того, как читатель или кто-то из персонажей начинают подозревать неладное, и

этот гениальный прием сделал бы честь самому По. Потом странный кот

внимательно ночью и днем смотрит снаружи на одно и то же окно, будто ждет

чего-то. Очевидно, что это психологический прием из первичного мифа, как

нельзя лучше подошедший более позднему произведению.

Однако Готорн не оставил учеников. Его настроение и позиция принадлежат

эпохе, ушедшей вместе с ним, а душа По -- который так ясно понял

естественную основу сверхъестественного и точную механику его

воспроизведения -- выжила и расцвела. Среди первых учеников По надо назвать

молодого и талантливого ирландца Фиц-Джеймса О"Брайена (1828-1862), который

поселился в Америке и погиб, доблестно сражаясь, в Гражданской войне. Это он

первым в "Что это было?" дал нам отличный рассказ об осязаемом, но невидимом

существе, прототипе мопассановского "Орли"; это он создал неповторимые

"Бриллиантовые линзы", рассказав о молодом владельце микроскопа, влюбившемся

в девушку из иного мира, который открылся ему в капле воды. Ранняя смерть

О"Брайена, несомненно, лишила, нас замечательных рассказов о странном и

ужасном, ведь его гений, если честно, столь же велик, как гений По или

Готорна.

Ближе к настоящему величию был эксцентричный и мрачный журналист Амброз

Бирс, который родился в 1842 году и тоже участвовал в Гражданской войне, но

уцелел и написал несколько бессмертных рассказов, а потом исчез в 1913 году

в загадочном тумане, словно сотворенном его собственной жутковатой

фантазией. Бирс был известным сатириком и памфлетистом, однако своей

литературной репутацией он обязан мрачным и жестоким рассказам; большая их

часть так или иначе связана с Гражданской войной и составляет самую яркую и

достоверную картину, какую когда-либо это событие имело в литературе. Если

по справедливости, то все рассказы Бирса принадлежат литературе ужаса; и,

если многие из них имеют дело лишь с физическим и психологическим ужасом

внутри Природы, то самые значительные предполагают сверхъестественное зло и

составляют значительный вклад в американский фонд литературы о

сверхъестественном. Мистер Сэмюел Лавмен, ныне живущий поэт и критик,

который был лично знаком с Бирсом, таким образом суммирует свое

представление о гении великого "создателя теней" в предисловии к письмам

писателя:

"У Бирса, в первый раз, ужас не столько неписаный закон или извращение

По или Мопассана, сколько педантично определенная и жутковатая атмосфера.

Простые слова, но такие, что никто не решится отнести их на счет

ограниченности словарного запаса автора, рассказывают о нечестивом кошмаре,

новой и до сих пор неизвестной его трансформации. У По можно найти его как

tour de force, у Мопассана -- как нервный срыв в результате наивысшего

напряжения. Для Бирса все просто и ясно. Дьяволизм и в своей мучительной