Говард Ф.Лавкрафт

Сверхъестественный ужас в литературе

мира.

Рассказы По конечно же распадаются на несколько групп; и не во всех

одинаково чистый экстракт призрачного ужаса. Логические и рационалистические

рассказы, предвестники современных детективных историй, не имеют отношения к

литературе ужаса, тогда как другие рассказы, возможно написанные под

влиянием Гофмана, экстравагантны и располагаются на границе гротеска. Третья

группа имеет дело с ненормальной психикой и мономанией, описанных так, что

они вызывают ужас, но не сверхъестественный ужас. И наконец, остались

рассказы, которые представляют литературу сверхъестественного ужаса в ее

самом чистом виде и которые обеспечивают автору постоянное место как богу и

отцу всей современной дьявольской литературы. Разве можно забыть ужасный

раздутый корабль, поднятый на гребень волны в "Рукописи, найденной в

бутылке", -- темные намеки на его неисчислимые лета и чудовищную величину,

на его жуткую команду невидимых стариков, на его бег под всеми парусами

сквозь льды арктической ночи на юг, словно его гонит вперед неодолимое

дьявольское течение, вперед -- к некоему жуткому знанию, постигнув которое

он должен погибнуть?

Есть еще бесподобный М. Вальдемар, благодаря гипнозу сохраняющий свой

вид в течение семи месяцев после смерти и произносящий бессмысленные звуки,

но буквально за мгновение до того, как он должен быть расколдован, от него

остается лишь "большая вонючая лужа". В "Рассказе А. Гордона Пима"

путешественники прибывают сначала на странный южный полюс, где живут

людоеды, где совсем нет снега и огромные каменные лощины имеют вид

гигантских египетских иероглифов, с помощью которых можно прочитать ужасную

и самую важную тайну Земли, а потом они прибывают в еще более странные

места, покрытые льдом, где гиганты в саванах и птицы с белыми плюмажами

сторожат таинственный туманный поток, который течет с немыслимых высот и

впадает в горячее белое море. "Мерценгерштейн" ужасает жуткими намеками на

чудовищный метемпсихоз -- сумасшедший, но родовитый господин сжигает конюшню

извечного врага своей семьи; огромный, никому не ведомый конь появляется из

пламени после того, как в нем погибает владелец; есть старинный гобелен с

оборванным куском, на котором изображен гигантский конь крестоносца --

предка погибшего; сумасшедший постоянно совершает прогулки на гигантском

коне, одновременно боясь и ненавидя его; еще есть бессмысленные предсказания

по поводу враждующих домов; и наконец, когда сгорает дворец сумасшедшего, он

погибает в пламени, внесенный в него по широкой лестнице странным конем.

Потом дым над руинами обретает форму гигантского коня. "Человек толпы"

рассказывает о некоем человеке, который днями и ночами находится в толпе

словно боясь остаться в одиночестве, и хотя в целом он поспокойнее, но все

равно внушает не меньший ужас. Разум По был всегда устремлен на ужас и

разрушение, и в каждом рассказе, в каждом стихотворении, в каждом

философском диалоге мы видим острое желание познать незапечатанные колодцы

ночи, проникнуть за завесу смерти, царить в фантазии в качестве хозяина

страшных тайн времени и пространства.

Некоторые из рассказов По отличает почти идеальная художественная

форма, и они стали подлинными маяками в пространстве рассказа. По мог, если

хотел, придать своей прозе истинную поэтичность; он пользовался архаичным и

восточным стилем с драгоценной фразой, псевдобиблейским повтором и

рефренами, которые столь удачно перешли к писателям более позднего времени,

например, к Оскару Уайльду и лорду Дансейни; и когда он пользовался ими, то

получался эффект лирической фантазии, почти наркотической в своей сути --

опиумный сон на языке сна, в котором все неестественные оттенки и странные

образы создают симфонию сочетающихся звуков. "Маска красной смерти",

"Тишина", "Небылица", "Тень", "Притча" -- несомненно, поэзия во всех смыслах

этого слова, за исключением разве что метрики, берущая силу из музыкальных

анналов и визуальных фантазий. Но как раз в двух, внешне менее поэтичных

рассказах "Легейя" и "Падение дома Ашера" -- особенно во втором -- можно

отыскать ту высшую художественность, благодаря которой По занимает место