Говард Ф.Лавкрафт

Сверхъестественный ужас в литературе

в уныние, автор всегда должен быть внимательным и умелым

рассказчиком, а не благожелателем, учителем или продавцом идей. Он ясно

видел, что всякая жизнь и мысль одинаково подходят в качестве объекта для

художника, а так как, в силу своего характера, он тянулся к странному и

мрачному, то и решил стать интерпретатором этих могучих чувств и частых

событий, которые сопровождаются болью, а не удовольствием, уничтожением, а

не расцветом жизни, ужасом, а не покоем и которые в основе своей враждебны

или безразличны к вкусам и известным традиционным чувствам человечества, а

также к здоровью, душевному покою и нормальному возрастающему благосостоянию

отдельных людей.

Призраки По, таким образом, обрели убедительную злобность, которой не

было у их предшественников, и установили новый реалистический стандарт в

истории литературного ужаса. Безличная художественность, кроме того,

соединялась с научным; подходом, довольно редко встречавшемся в прошлом, а

так как По в большей степени изучал разум человека, чем готическую традицию,

то работал со знанием истинных источников ужаса, что удваивало воздействие

повествования и освобождало его от нелепостей, свойственных обычному

возбудителю ужаса. Как только это появилось, остальные писатели были

вынуждены перенять его опыт, чтобы иметь возможность хоть как-то с ним

соперничать, поэтому основное направление литературы ужаса начало

претерпевать коренные изменения. По также определил и формальный уровень; и

хотя сегодня некоторые из его собственных работ кажутся немного

мелодраматичными и простодушными, мы можем твердо заявить о его влиянии в

таких вопросах, как создание единого настроения и достижение единого

впечатления, не говоря уж о безжалостном избавлении от тех поворотов сюжета,

которые не имеют отношения к главному действию и не ведут к кульминации

повествования. На самом деле, можно сказать, что По создал рассказ в его

современном виде. Возвышенные им до уровня высокой литературы болезни,

пороки, распад тоже были далеко идущим достижением, ибо, жадно схваченная,

присвоенная и усиленная его знаменитым французским поклонником Шарлем Пьером

Бодлером, эта тема стала основой своеобразных эстетических движений во

Франции, сделав, таким образом, По в каком-то смысле отцом декадентов и

символистов.

Поэт и критик по натуре и главному призванию, логик и философ вкусом и

манерой, По ни в коей мере не был защищен от недостатков и аффектаций. Его

претензии на основательную и скрытую ученость, его вымученные попытки

ходульного, натужного псевдоюмора и частенько случавшиеся всплески опасных

предрассудков должны быть поняты и прощены. Гораздо важнее другое -- взгляд

мастера на ужас, который существует вокруг и внутри нас, и на червяка,

который корчится и пускает слюни в жуткой близости. Проникая в мучительный

ужас в веселеньком издевательстве, называемом жизнью, и в напыщенном

маскараде, называемом мыслью и чувством, его взгляд обретал силу и

пересоздавал увиденное в черных колдовских формах и видениях, пока в

стерильной Америке тридцатых и сороковых годов не расцвел такой лунный сад с

гигантскими ядовитыми грибами, каким не может похвастаться сам Сатурн в

своих подземных владениях. Космический ужас заполняет и стихи, и рассказы

По. Ворон, который стучит прямо в сердце, вампиры, которые бьют в колокола,

склеп Улялюм октябрьской черной ночью, странные шпили и куполы на морском

дне, "дикая волшебная звезда, что мерцает нам сквозь года" -- все это и

многое другое злобно смотрит на нас из маниакальных страхов в бурлящем

поэтическом кошмаре. А в прозе перед нами распахиваются челюсти пропасти --

и мы видим непостижимые аномалии, которые мы как будто с ужасом осознаем

благодаря ловким намекам, в невинности которых мы едва ли можем усомниться,

пока напряженный глухой голос говорящего не внушает нам страх перед

неведомым; демонические сущности и существа, которые болезненно дремлют,

пока не просыпаются на одно жуткое апокалипсическое мгновение, чреватое

безумием или разрушительными воспоминаниями. Ведьминский шабаш ужасов

предстает перед нами без пышных украшений -- и это зрелище еще ужаснее из-за

высокого мастерства, с которым каждое отдельное нечто введено в очевидное