Флоринда Доннер

Сон ведьмы (Часть 1)

на своем джипе и

прогуляться с ней по окрестным холмам.

- Это ты, Музия? - спросила донья Мерседес, вытягиваясь в своем низко

подвешенном гамаке, закрепленном на металлических кольцах, вбитых в стены.

Я поздоровалась с ней и села на вторую кровать у окна. Она никогда не

спала на ней. По ее словам, из этой кровати, несмотря на ее большие

размеры, кто-то совершил фатальное падение. Ожидая, пока она встанет, я

осматривала эту странно обставленную комнату, которая никогда не приводила

меня в восторг. Вещи здесь были расставлены, по-видимому, с

целеустремленным несоответствием. Два ночных столика у изголовья и

основания кровати были завалены свечами и статуэтками святых и служили

алтарями. Низкий деревянный платяной шкаф был выкрашен в голубой и розовый

цвета. Он загораживал дверь, которая выходила на улицу. Я удивилась, что

одежда доньи Мерседес - она никогда не носила ничего, кроме черного -

висела повсюду, на крючках, на стене, за дверью, у изголовья и в ногах

железной кровати, и даже на веревках, поддерживающих гамак. Хрустальная

люстра, которая не работала, ненадежно болталась под потолком, сплетенным

из тростника. Люстра была серой от пыли, и пауки оплели паутиной ее

граненые призмы. На дверях висел отрывной календарь.

Скрестив пальцы на копне седых волос, Мерседес Перальта глубоко

вздохнула и, спустив с гамака ноги, нашарила ими матерчатые сандалии. Она

секунду посидела, затем подошла к высокому и узкому окну, выходящему на

улицу, и открыла деревянную ставню. Она часто заморгала, пока ее глаза не

приспособились к вечерним лучам, освещавшим ее комнату. Она внимательно

посмотрела на небо, словно ожидая от заходящего солнца какое-то послание.

- Мы пойдем на прогулку? - спросила я.

Она медленно обернулась.

- На прогулку? - переспросила она, удивленно вскинув свои брови. -

как мы можем идти гулять, когда меня ожидает какой-то человек.

Я раскрыла рот, уже готовясь сообщить ей, что к нам никто не

приходил, но насмешливое выражение в ее усталых глазах вынудило меня

замолчать. Она взяла меня за руку и мы вышли из комнаты.

На деревянной скамье у входа в комнату, где Мерседес Перальта лечила

людей, приходящих за помощью, прижав подбородок к груди, дремал слабый и

старый на вид мужчина. Почувствовав наше присутствие, он выпрямился.

- Я плохо себя чувствую, - сказал он слабым невыразительным голосом,

взяв в руки свою соломенную шляпу и трость, лежащую рядом.

- Октавио Канту, - сказала Мерседес Перальта, предварительно пожав

ему руку. Она подвела его к двум ступенькам в комнату. Я следовала за ними

по пятам. Он обернулся и посмотрел на меня вопросительным взглядом.

- Она помогает мне, - сказала она. - но если ты не хочешь, чтобы она

была с нами, она уйдет.

Он остановился на мгновение, нервно постукивая ногой. Его рот дважды

кривился в улыбке.

- Если она будет помогать тебе, - прошептал он с трогательной

беспомощностью, - я полагаю, что все будет хорошо.

Быстрым движением своей головы Мерседес Перальта указала мне на мой

табурет у алтаря, затем помогла старику сесть на стул прямо перед высоким

прямоугольным столом. Она присела справа от него, лицом к нему.

- Где же он может быть? - несколько раз пробормотала она, перебирая

груду банок, свечей и сигар, сухих корней и обрезков ткани, разбросанных

на столе. Она вздохнула с облегчением, найдя свой морской компас, который

тотчас положила перед Октавио Канту. Ее взгляд пристально изучал круглую

металлическую коробочку.

- Взгляни на это! - воскликнула она, подзывая меня подойти поближе.

Это был тот самый компас, на который она смотрела в первый день моего

прихода. Стрелка, еле различимая сквозь матовое, сильно поцарапанное

стекло, энергично двигалась взад и вперед, как бы одушевляемая какой-то

невидимой силой, исходящей от Октавио Канту.

Мерседес Перальта использовала компас, как диагностический прибор

только тогда, когда считала, что человек страдает скорее от душевного

недуга, чем от естественной болезни. До сих пор я не могла определить,

каким критерием пользуется она для различения этих двух видов болезней. По

ее словам, душевный недуг мог проявить себя в форме ряда неудач или холода

во всем теле, который в зависимости от обстоятельств мог определяться и

как естественное заболевание.