Карлос Кастанеда

Активная сторона бесконечности

что мне нужно больше красок и других

принадлежностей для рисования. Я схватился за край стены, которая

окаймляла плоскую крышу, и попытался подтянуться, но носки моих ног

застряли в досках подмостей. Я попытался притянуть мои ноги и подмости к

стене; чем сильнее я тянул, тем дальше я отталкивал их от стены. Вместо

того чтобы помочь мне освободить ноги, Луиджи сел и обвязался веревками,

которыми подмости крепились к плоской крыше. Он перекрестился и

посмотрел на меня в ужасе. Из сидячего положения он встал на колени и,

тихо всхлипывая, стал читать "Отче наш".

Я не на жизнь, а на смерть держался за край стены; отчаянную силу

стойко держаться давала мне уверенность в том, что, если я буду держать

ситуацию под контролем, я смогу удерживать подмости, чтобы они не

отходили еще дальше. Я не собирался отпускать руки и падать с тринадца-

того этажа навстречу своей смерти. Луиджи, как неисправимый начальник до

самого конца, закричал в потоке слез, что я должен молиться. Он поклялся,

что мы оба упадем и разобьемся насмерть и что мы по крайней мере можем

молиться за спасение наших душ. На мгновение я задумался, практично ли

молиться. Я предпочел звать на помощь. Наверное, люди в здании услышали

мои вопли и послали за пожарниками. Мне искренне казалось, что прошло

только две или три секунды после того, как я начал орать, когда

пожарники пришли на крышу, схватили Луиджи и меня и закрепили подмости.

На самом деле, я висел на стене здания по крайней мере двадцать

минут. Когда пожарники в конце концов втянули меня на крышу, я утратил

всякий контроль. Я срыгнул на твердый пол крыши, меня выворачивало

наизнанку от страха и гнусного запаха расплавленной смолы. Был очень

жаркий день; смола на щелях неровных кровельных листов плавилась от

жары. Это испытание было настолько ужасающим и тяжелым, что я не хотел

его помнить, и в конце концов у меня началась галлюцинация, что

пожарники внесли меня в теплую желтую комнату; они положили меня в

чрезвычайно удобную кровать, и я спокойно заснул, в безопасности, надев

свою пижаму, которую мне сняли с вешалки.

Мое второе вспоминание было еще одним взрывом ни с чем не сравнимой

силы. У меня была приятная беседа с несколькими друзьями, когда без

всяких видимых причин, которыми я мог бы это объяснить, я вдруг затаил

дыхание под влиянием мысли, воспоминания, которое вначале было туманным,

а затем стало всепоглощающим переживанием. Его сила была настолько

большой, что мне пришлось извиниться и на минутку отойти в угол. Мои

друзья, по-видимому, поняли мою реакцию; они разошлись без слов. Я

вспоминал происшествие, которое случилось в последнем классе средней

школы.

Мы с моим лучшим другом ходили в школу мимо большого особняка с

черным кованым железным забором, по меньшей мере семи футов высотой и с

заостренными зубцами по верху. За забором был широкий, хорошо ухоженный

зеленый газон и огромная свирепая немецкая овчарка. Каждый день мы

дразнили эту собаку и позволяли ей кидаться на нас. Она физически

останавливалась перед забором из кованого железа, но казалось, что ее

ярость доходит до нас. Для моего друга было удовольствием каждый день

вступать с собакой в соревнование между сознанием и материей. Он

становился за несколько дюймов от морды собаки, которая высовывалась

между железными прутами по меньшей мере на шесть дюймов, и скалил зубы,

точно так же, как собака.

- Сдавайся, сдавайся! - кричал мой друг каждый раз. - Подчинись!

Подчинись! Я сильнее тебя!

Его ежедневные проявления силы сознания, которые длились по меньшей

мере пять минут, никогда не влияли на собаку, разве что приводили ее в

еще большую ярость. Мой друг уверял меня каждый день, в виде части

своего ритуала, что собака либо подчинится ему, либо умрет перед нами от

сердечного приступа, вызванного яростью. Его убежденность была настолько

глубокой, что я считал, что однажды собака упадет замертво.

Как-то утром, когда мы подошли, собаки не было. Мы немного

подождали, но собака не показывалась; потом мы увидели ее на другой

стороне широкого газона. Она, по-видимому, была там чем-то занята, так

что мы начали медленно уходить. Уголком глаза я заметил, что собака на

полной скорости несется к нам. Когда она была где-то на шесть или семь

футов от забора, она сделала гигантский прыжок через него. Я был уверен,

что она сейчас распорет себе живот об зубцы. Она чуть-чуть не задела их

и упала на улицу, как мешок картошки.

Я тогда подумал, что она мертва; но она была только оглушена. Вдруг