Карлос Кастанеда

Активная сторона бесконечности

воображаем, что ты

паркуешь машины, живешь за счет женщин, и так далее, и тому подобное.

Извини, мы с трудом держимся на плаву, но мы все так же любим тебя.

Я настоял, чтобы она сказала мне, чего она хочет. Она начала

одновременно плакать и смеяться.

- Ты мне купишь норковую шубу? - спросила она меня между

всхлипываниями.

Я взъерошил ее волосы и сказал, что куплю.

- Если она тебе не понравится, отнесешь ее обратно в магазин и

получишь деньги, - сказал я.

Она засмеялась и стукнула меня так, как раньше. Ей нужно было

возвращаться к работе, и мы расстались, после того как я пообещал, что

приду еще, чтобы встретиться с ней, но если не вернусь, прошу ее понять,

что моя жизнь швыряет меня во все стороны, но я сохраню в себе память о

ней на всю оставшуюся жизнь, и может быть, даже дольше.

Я действительно вернулся, но только чтобы увидеть издалека, как ей

доставили норковую шубу. Я услышал, как она визжит от восторга. Эта

часть моего задания была закончена. Я уехал, но я не стал воздушным, как

говорил дон Хуан. Я раскрыл старую рану, и она начала кровоточить. Это

был скорее не дождь снаружи, а тонкий туман, который, казалось,

пронизывал меня до мозга костей.

Потом я поехал к Сандре Фланеган. Она жила в одном из пригородов

Нью-Йорка, в который можно доехать на электричке. Я постучал к ней в

дверь. Сандра открыла ее и посмотрела на меня, как на привидение. Она

сильно побледнела. Она была еще красивей, чем раньше, возможно из-за

того, что она поправилась и выглядела большой как дом.

- Как, ты, ты, ты! - сказала она, запинаясь, не в состоянии

выговорить мое имя.

Она зарыдала, и некоторое время казалась возмущенной и укоряющей. Я

не дал ей возможности продолжать это. Мое молчание было полным. В конце

концов это подействовало на нее. Она впустила меня, и мы присели в ее

комнате.

- Что ты здесь делаешь? - сказала она намного спокойнее. - Тебе

нельзя здесь оставаться! Я замужем! У меня трое детей! И я очень

счастлива в моем браке.

Быстро выстреливая свои слова, как пулемет, она рассказала мне, что

ее муж очень надежный, без особого воображения, но хороший человек, что

он не чувственный, и ей приходилось быть очень осторожной, потому что он

очень легко уставал, когда они занимались любовью, и иногда он не мог

идти на работу, и легко заболевал, но она смогла родить троих прекрасных

детей, и после ее третьего ребенка ее муж, которого, кажется, звали

Герберт, просто перестал это делать. Он больше не мог, но для нее это

было неважно.

Я постарался успокоить ее, заверяя ее снова и снова, что я приехал

к ней только на минутку, что не в моих намерениях менять ее жизнь или

как-то ее беспокоить. Я рассказал ей, как тяжело было ее найти.

- Я пришел сюда, чтобы попрощаться с тобой, - сказал я, - и сказать

тебе, что ты самая большая любовь в моей жизни. Я хочу сделать тебе

символический подарок в знак моей признательности и вечной любви.

Она была глубоко растрогана. Она открыто улыбнулась так, как

раньше. Из-за щели между зубами она была похожей на ребенка. Я сказал

ей, что она прекрасна как никогда, и это было правдой для меня.

Она засмеялась и сказала, что она собирается сесть на строгую диету

и что, если бы она знала, что я к ней приеду, она бы уже давно начала

диету. Но она начнет сейчас, и в следующий раз я увижу ее такой же

худой, как всегда. Она вспомнила об ужасе нашей жизни вместе и как

сильно влюблена она была. Она даже думала о самоубийстве, хотя и была

набожной католичкой, но нашла в своих детях нужное ей утешение, и все,

что мы сделали, было проделками молодости, которые нельзя будет стереть,

и их нужно просто забыть.

Когда я спросил ее, какой подарок я могу ей сделать как символ моей

благодарности и любви к ней, она засмеялась и сказала точно то же, что и

Патриция Тернер: что у меня нет даже ночного горшка, и не будет, потому

что так я устроен. Я настоял, чтобы она что-то назвала.

- Ты можешь купить мне микроавтобус, в который поместятся все мои

дети? - сказала она, смеясь. - Я хочу "Понтиак" или "Олдсмобиль", со

всеми этими приспособлениями.

Она сказала это, зная в глубине сердца, что я никак не могу сделать

ей такой подарок. Но я сделал.

На следующий день я повел машину торгового агента, следуя за ним,

когда он доставил ей микроавтобус, и из припаркованной машины, где я

прятался, я услышал ее удивление; но, в согласии с ее чувственной

природой, ее удивление было нерадостным. Это была реакция тела,