Карлос Кастанеда

Активная сторона бесконечности

для того, чтобы мое мальчишеское тело

могло в него протиснуться. Заставив Шо Велеца нырнуть, я показал

отверстие ему. Плот ни за что не смог бы в него пройти. Мы забрали с

плота одежду, связали ее в тугой узел и, нырнув, вновь нащупали

отверстие и протиснулись в него.

Мы оказались в крутом желобе, вроде тех водяных горок, что бывают в

парках аттракционов. Лишайник и мох, покрывавшие его дно, позволили нам

довольно долго скользить по нему без особого вреда. Затем мы попали в

огромный сводчатый зал, где вода вновь текла и была по пояс глубиной. Мы

увидели дневной свет у выхода из пещеры и, побрели наружу. Глубина была

недостаточной для того, чтобы плыть; сплавиться по-собачьи тоже было

нельзя из-за слабого течения. Не сказав ни слова, мы расстелили свою

одежду и положили ее сушиться, на солнце, после чего направили свои

стопы в сторону города. Шо Велец был почти безутешен из-за потери

отцовского плота.

- Мой отец погиб бы там, - признал он наконец. - Он ни за что бы не

протиснулся в то отверстие, в которое пролезли мы. Он слишком велик для

этого. Мой отец толстяк, - сказал он, - но, может, у него могло бы

хватить сил на то, чтобы вернуться вброд.

Я усомнился в этом. Насколько я помнил, из-за большой крутизны

русла течение было удивительно быстрым. Все же я согласился, что

взрослый человек, подгоняемый отчаянием, смог бы в конце концов

выбраться наружу с помощью веревок и титанических усилий.

Мы так и не разрешили вопрос, погиб бы отец Шо Велеца в пещере или

нет, но меня это не беспокоило. Меня беспокоило то, что впервые в жизни

я ощутил жгучую зависть. Шо Велец был единственным человеком, которому я

когда-либо завидовал. У него было за что умереть, и он доказал мне, что

способен на это; у меня не было ничего подобного, и я не доказал себе

ровным счетом ничего.

В каком-то смысле, я отдал Шо Велецу первенство. Его торжество было

полным. Я склонил перед ним голову. Ему теперь принадлежал город, люди,

и он был, как мне казалось, лучшим среди них. Когда мы расставались в

этот день, я произнес банальную и вместе с тем глубокую истину:

- Будь их королем, Шо Велец. Ты - лучший.

Я никогда больше с ним не разговаривал. Я осознанно прекратил нашу

дружбу. Я почувствовал, что лишь таким образом могу показать, насколько

глубокое впечатление он на меня произвел.

Дон Хуан считал, что я в неоплатном долгу перед Шо Велецом, что он

был единственным, кто научил меня: чтобы человек понял, что ему есть

для чего жить, у него должно быть то, за что стоит умереть.

- Если тебе не за что умирать, - как-то сказал мне дон Хуан, - как

ты можешь утверждать, что тебе есть для чего жить? Две эти вещи идут

рука об руку, и смерть - главная в этой паре.

Третьим человеком, которому я, по мнению дона Хуана, был в высшей

степени обязан, была моя бабка по матери. В своей слепой привязанности к

деду, мужчине, я забыл о действительной опоре этого дома, своей весьма

эксцентричной бабушке.

За много лет до того, как я попал в этот дом, она спасла от

линчевания местного индейца. Его обвинили в колдовстве. Некие

разгневанные молодые люди уже готовы были вздернуть его на ветке дерева,

росшего на территории владений моей бабки. Она подоспела в разгар

линчевания и остановила его. Все линчеватели были, по-моему, ее

крестниками, так что не дерзнули ей возражать. Она опустила несчастного

на землю и забрала в дом, чтобы выходить. Веревка успела оставить на его

шее глубокий след.

Он поправился, но так и не оставил моей бабки. Он заявил, что его

жизнь кончилась в день линчевания, новая же жизнь не принадлежит ему;

она принадлежит ей. Будучи человеком слова, он посвятил свою жизнь

служению моей бабке. Он был ее слугой, дворецким и советником. Мои тетки

говорили, что именно он посоветовал бабке усыновить новорожденного

сироту; они же жестоко негодовали по этому поводу.

Когда я появился в доме своих деда и бабки, ее приемному сыну было

уже под сорок. Она отправила его учиться во Францию. Однажды утром возле

дома совершенно неожиданно остановилось такси, из которого вышел в

высшей степени элегантно одетый крепко сложенный мужчина. Водитель занес

его чемоданы во внутренний дворик. Мужчина щедро расплатился с ним. С

первого же взгляда я заметил, что внешность мужчины была весьма

примечательной. У него были длинные вьющиеся волосы и длинные ресницы.

Он был чрезвычайно привлекателен, вовсе не будучи красив. Лучшей его

чертой была лучезарная, открытая улыбка, которую он тут же обратил ко

мне.