Карлос Кастанеда

Активная сторона бесконечности

Это не связано с тобой.

Это касается лишь меня. В это столь трудное для тебя время случилось

нечто более важное. Антуан, сынок, мое время кончилось.

- Я хочу, чтобы ты понял, что это неизбежно, - продолжала она. - Я

должна уйти, а ты должен остаться. Ты - итог всего, что я сделала в этой

жизни. Хороший ли, плохой, Антуан, ты - вся моя суть. Дай этому

возможность показать себя. Как бы то ни было, мы в конце концов будем

вместе. А ты действуй, Антуан, действуй. Делай как знаешь, неважно что,

делай, пока можешь.

Я увидел, как Антуана мучительно передернуло. Он весь сжался, все

мышцы его тела, куда-то ушла вся его сила. Его проблемы были рекой,

теперь же его, по-видимому, вынесло в океан.

- Обещай мне, что не умрешь, пока не придет твой срок! - прокричала

она ему. Антуан кивнул.

На следующий день бабушка по совету своего советника-мага продала

все свои земли, бывшие весьма обширными, и передала деньги своему сыну

Антуану. Последовавшим за этим утром я стал свидетелем сцены,

удивительней которой я не наблюдал за все десять лет своей жизни: Антуан

прощался со своей матерью. Сцена была нереальной, как кинофильм,

нереальной в том смысле, что казалась придуманной, написанной неким

писателем и поставленной неким режиссером.

В роли декораций выступал внутренний дворик дедовского дома.

Главным героем был Антуан, его мать играла ведущую женскую роль. В этот

день Антуан уезжал. Он направлялся в порт, где собирался успеть на

итальянский лайнер и отправиться в увеселительный трансатлантический

круиз в Европу. Он был, как всегда, элегантен. У дома его ожидало такси,

водитель которого беспокойно сигналил.

Я был свидетелем последнего лихорадочного вечера Антуана, когда он

отчаянно пытался сочинить стихотворение, посвященное своей матери.

- Чепуха, - сказал он мне. - Все, что я пишу, - чепуха. Я ничто.

Я уверил его - хотя кто я был такой, чтобы уверять его в этом, -

что все, что он пишет, великолепно. В какой-то момент меня понесло, и я

перешел границы, которых никогда прежде не переходил.

- Перестань, Антуан, - закричал я. - Я куда большее ничтожество! У

тебя есть мать, у меня же нет ничего. Все, что ты пишешь, прекрасно!

Очень вежливо он попросил меня покинуть его комнату. Я выставил его

глупцом, советующимся с никчемным мальчишкой, и горько сожалел о взрыве

своих чувств. Мне хотелось, чтобы он остался моим другом.

На Антуане было его элегантное пальто, наброшенное на правое плечо.

Одет он был в красивейший зеленый костюм английского кашемира. Тут

заговорила моя бабушка.

- Тебе нужно торопиться, дорогой, - сказала она. - Время дорого.

Тебе пора. Если ты не уедешь, эти люди убьют тебя ради денег.

Она имела в виду своих дочерей и их мужей, пришедших в ярость,

обнаружив, что мать практически лишила их наследства, а этот

отвратительный Антуан, их заклятый враг, собирается уехать со всем, что

по праву им принадлежало.

- Прости, что я заставляю тебя пройти через все это, - извиняющимся

тоном проговорила бабушка, - но, как тебе известно, время не считается с

нашими желаниями.

Антуан заговорил своим чеканным, хорошо поставленным голосом.

Больше чем когда-либо он был похож на актера.

- Одну минуту, мама, - сказал он. - Я хочу прочесть кое-что,

написанное для тебя.

Это было благодарственное стихотворение. Закончив чтение, он умолк.

Воздух, казалось, дрожал от переполненности чувствами.

- Это было прекрасно, Антуан, - вздохнула бабушка. - Ты выразил

все, что хотел сказать. Все, что я хотела услышать.

На какое-то мгновение она приумолкла. Затем ее губы расплылись в

тонкой улыбке.

- Это плагиат, Антуан? - спросила она.

Улыбка, которой Антуан ответил матери, была столь же лучезарной.

- Разумеется, мама, - ответил он. - Разумеется.

Они обнялись, плача. Гудение рожка такси, казалось, стало еще более

нетерпеливым. Антуан взглянул на меня, прячущегося под лестницей. Он

легонько кивнул мне, как бы говоря: "До свидания. Будь внимателен".

Затем он развернулся и, не взглянув более на мать, побежал к двери. Ему

было тридцать семь, но выглядел он на все шестьдесят, казалось, он несет

на своих плечах огромную тяжесть. Не дойдя до двери, он остановился,

услышав голос матери, в последний раз напутствовавшей его.

- Не оглядывайся, Антуан, - сказала она. - Никогда не оглядывайся.

Будь счастлив и действуй. Действуй! В этом все дело. Действуй!

Та сцена наполнила меня странной грустью, не ушедшей и по сей день,