Говард Ф.Лавкрафт

За гранью времен

что можно считать своего рода вершиной подобных...

Натаниэль Уингейт Пизли вернулся -- нелепый призрак из прошлого, на

временной шкале которого все еще значилось майское утро 1908 года,

университетская аудитория и ряды студентов-первокурсников, не сводящих глаз

с обшарпанного стола на лекторской кафедре.

Мое возвращение к нормальной жизни оказалось трудным и болезненным

процессом. Потеря пяти лет создает в этом плане гораздо больше проблем, чем

это можно себе представить на первый взгляд, а в моем случае имелось еще

множество дополнительных сложностей.

Все, что я узнал о своих действиях в период с 1908 года, крайне меня

озадачило и огорчило, но я постарался смотреть на эти вещи философски.

Поселившись со своим вторым сыном, Уингейтом, в доме на Крэйн-стрит, я

попытался возобновить преподавательскую деятельность -- моя прежняя

профессорская должность была любезно предложена мне руководством колледжа.

Я вышел на работу в феврале 1914 года и продержался несколько

семестров, к этому времени окончательно убедившись в том, что последние пять

лет не прошли даром для моего здоровья. Хотя мои умственные способности как

будто не пострадали -- по крайней мере я очень хотел бы на это надеяться --

и личность моя восстановилась во всей ее цельности, я не мог сказать того же

о своих нервах. Меня часто преследовали неясные тревожащие сны, порой мне в

голову приходили идеи самого странного свойства, а когда начавшаяся мировая

война направила мои мысли в историческую плоскость. я вдруг обнаружил, что

рассматриваю события прожитого с какой-то совершенно необычной -- чтоб не

сказать неприемлемой для нормального человека -- точки зрения.

Мои представления о времени -- в частности, моя способность проводить

грань между последовательным и одновременным -- казались отчасти

нарушенными; у меня иногда появлялись химерические идеи о возможности, живя

в каком-то конкретном временном промежутке, перемещать при этом свое

сознание в пределах вечности с целью непосредственного изучения как прошлых,

так и будущих веков.

В связи с продолжающейся войной у меня порой возникало такое чувство,

будто я могу вспомнить некоторые из ее весьма отдаленных последствий --

словно я уже знал ее итоги и мог смотреть на нее ретроспективно, владея

информацией о событиях, которым еще только предстояло свершиться. Все эти

псевдо-воспоминания сопровождались приступами сильной боли и ощущением

искусственного психологического барьера, отделяющего их от остальных

участков моей памяти.

Когда я в разговорах с другими пробовал осторожно намекнуть на эти свои

впечатления, ответная реакция была самой разной. Иные глядели на меня

подозрительно, иные с оттенком сожаления, а некоторые мои знакомые с

математического факультета сразу подхватили тему и сообщили мне о новых

открытиях в теории относительности, тогда обсуждавшихся в узких научных

кругах и лишь позднее получивших широкую известность. Доктор Альберт

Эйнштейн, сказали они, скоро уже низведет понятие времени до статуса одного

из нескольких обычных измерений, свободное перемещение в пределах которого

будет не так уж и невозможно.

Между тем причуды расстроенного воображения захватывали меня все

больше, что повлекло за собой мой уход с работы в 1915 году. Некоторые из

ощущений начали приобретать раздражающую отчетливость -- мне все чаще

приходила в голову мысль о том, что моя амнезия была своего рода

насильственным обменом, что мое второе "я" было в действительности некой

внешней силой, происходившей из далеких и неведомых нам сфер, и что моя

собственная личность была подвергнута одновременному встречному перемещению.

Так я постепенно перешел к размышлениям на весьма скользкую и опасную

тему, а именно -- о местопребывания моей настоящей личности в те годы, когда

чья-то чужая воля распоряжалась моей физической оболочкой. Необычный круг

интересов и странное поведение этого "временного владельца" беспокоили меня

все сильнее, и я продолжал выискивать все новые и новые подробности в

газетах и журналах тех лет, а также в свидетельствах очевидцев.

Оказалось, что многие связанные с этим делом странности каким-то жутким

образом сочетались с расплывчатыми и туманными образами, которые иной раз