Говард Ф.Лавкрафт

За гранью времен

на верхнюю половину конуса. Как правило, они держали голову

на одном уровне с вершиной тела, но при желании могли ее опускать или

поднимать гораздо выше.

Три других отростка, находясь в бездействии, обычно свисали вдоль тела,

вытянутые примерно на пять футов. По той скорости, с какой они прочитывали

страницы книг, писали и управлялись со своими машинами -- в частности, со

стоявшими на столах аппаратами, которые имели какое-то отношение к

мыслительной деятельности -- я заключил, что степень развития их интеллекта

была неизмеримо выше человеческой.

Позднее я уже видел их повсюду -- они сновали по коридорам и громадным

залам, обслуживали механизмы в сводчатых подземных цехах и мчались по

широким дорогам в тяжелых остроносых машинах. Я довольно скоро перестал их

бояться, обнаружив, что они на редкость гармонично -- если слово "гармония"

здесь вообще применимо -- дополняли собой окружающий абсурдный пейзаж.

Понемногу я научился различать их между собой, отметив, что некоторые

особи держатся как-то скованно и неуверенно. Не выделясь среди прочих по

внешнему виду, они резко отличались своим поведением и самой манерой

двигаться -- причем отличались не только от основной массы, но и друг от

друга.

Эти последние много писали -- сквозь дымку сновидений я разглядел, что

их страницы были исписаны самыми разными типами знаков, но никогда я не

видел выходящими из-под их пера обычные здесь криволинейные иероглифы. Пару

раз, как мне показалось, промелькнул даже латинский алфавит. Большинство

этих особей работали значительно медленнее, чем основная масса их собратьев.

В то время мое присутствие в снах ограничивалось ролью пассивного

бестелесного наблюдателя, свободно перемещавшегося во всех направлениях, не

сходя, впрочем, с проторенных дорог и не превышая обычных здесь скоростей

передвижения. Однако с августа 1915 года меня начали тревожить первые намеки

на мою телесную форму. Я сказал -- намеки, потому что в начальной фазе это

было чисто абстрактное чувство, какой-то необъяснимый страх, связывающий мои

сновидения с теми приступами брезгливости, что я еще прежде испытывал по

отношению к своему телу. До той поры в снах я всячески избегал смотреть вниз

на самого себя и, помнится, был рад отсутствию зеркал в огромных комнатах

призрачного дома. Одновременно

меня беспокоил тот факт, что я запросто мог обозревать поверхность

каменных столов, каждый из которых был высотой не ниже десяти футов.

Искушение взглянуть на свое тело во сне между тем росло, и настал

момент, когда я не смог уже ему противиться. Сперва, посмотрев вниз, я

вообще ничего не увидел. Чуть погодя я понял, что причина этого заключалась

в невероятной длине моей шеи. Втянув голову в плечи, я осторожно повторил

свой опыт и на сей раз увидел внизу чешуйчатое, переливающееся всеми цветами

радуги конусообразное туловище -- мое туловище! Это случилось в ту самую

ночь, когда половина Аркхэма была разбужена диким безумным воплем, с которым

я вырвался из объятий кошмара.

Понадобилось несколько недель повторяющихся ночных ужасов для того,

чтобы хоть как-то приучить меня к своему новому уродливому облику. Во снах я

двигался среди множества аналогичных тварей, читал книги, снятые с кажущихся

бесконечными полок и часами писал, стоя у монументальных столов и держа

стержень в зеленых щупальцах, растущих прямо из моей головы.

Кое-что из прочитанного сохранилось в моей памяти. Это были описания

других миров и вселенных, а также той смутной нематериальной жизни, что

таится за границами всех вселенных вообще. Были там и повествования о

разумных расах, населявших наш мир в незапамятные времена, и потрясающие

хроники жизни суперинтеллектуальной цивилизации, которая будет населять его

миллионы лет спустя после исчезновения последнего представителя

человечества.

Я прочел те главы нашей собственной истории, о существовании которых не

подозревает ни один из современных исследователей. Большая часть всего этого

была написана на языке иероглифов, который я довольно быстро освоил с

помощью специальных учебных машин -- грамматические формы здесь

образовывались по принципу

агглютинации6 при

структуре корневых систем, не имеющей аналогов в нашей лингвистике.