Геннадий Исаков

Философский камень для блаженного

приплод. Нужны расстрелы и война. Пусть люди постреляют. Оружие

разрешить. И конечно придушить пенсионеров, которые не могут

ничего. Во-вторых, побольше жесткости. Бить любыми приемами.

Власть не разрешит, сами будем это делать. Станем только

крепче. И основное, - разрешить свободно воровать. Чтоб довести

воровство до предела. Тогда все расставится по своим прочным

местам. Вот и начнется прорыв. Не будем так делать - коммунисты

снова придут к власти, чтоб давить свободные порывы народа. Вот

этого мы не допустим. В этом, так сказать, залог необратимости

наших демократических завоеваний. Так что это не кредо. Это

путь выживания. Все демократические страны его прошли, но не

так сжато.

- А Вы, конечно, за демократов?

- Не. За демократию только дураки. Да и откуда в России

взяться демократии? В России бары да холуи. Если не будет

барства и холуйства, тогда и жить незачем. Нет. Я за рыночные

отношения. Но с холуйством.

- Это как?

- А так. Ты смотри, что от меня оторвать, я от тебя.

Хочешь жить? Набирайся сил и ума, чтобы смог побольше да

похитрее отнять. А если у меня ничего нет, дай мне возможность

это произвести. Иль заработать. Так все и вытянемся.

- А как с холуйством это совместить? - кривится и не

понимает Животовский.

- Каждый должен иметь право выбиться в начальники. Чтобы

запрещать чего-нибудь для общего блага. Да присматривать,

получая чего надо. Да разрешать за деньги. Сохранять

какой-нибудь порядок.

- Зачем это нужно?

- А затем, чтоб уважение сохранить. Его холуйство бережет.

А не демократия.

- Я думаю, что холуй должен ненавидеть хозяина за унижение

свое.

- Ошибаешься. Нет большего наслаждения, чем отдаться

целиком унижению. Унижение чувствуют не переломившие свою

гордыню. Им и на роду написано быть униженными. Блажен раб,

целующий ноги господина.

- А дальше?

- Дальше также и до бесконечности. Еды будет, как на

швецком столе, лопай и тащи, лучше пусть гниет у тебя, чем у

другого. Потребности всегда будут больше возможностей. Но тогда

и начальников будет побольше. Получаешь сам - делись с другим.

- Люди не думают, как Вы. Не зря же восстанавливаются

храмы.

- Храмы, чтоб совесть отмывать. На всякий случай. Грех, он

запросто искупается. За нас Иисус все искупил. Только свечку

поставь, да скажи: Господи помилуй! Чего там. Жизнь дана для

радости, так и рви ее как можешь. Люди не дураки, все голосуют

за рынок. Вон идет человек, спроси.

Нецензурно выражаясь, приплыла толстая тетка Ольга

Ивановна.

На ней запятнанный белый фартук, прикрывающий рейтузы и

бушлат. Она представитель малого бизнеса. Ее палатка недалеко

от нашего дома, рядом с отделением милиции. В ассортименте

водка полковника и всякая дрянь, изъятая милицией у

расплодившихся неорганизованных торговок. До победы реформ она

преподавала детям литературу, этику и физкультуру, чтоб набрать

часы. А нынче она при деньгах, а значит - при власти.

- Где баланс? - Сковородников не уважает брань, а уважает

четкость.

- Где дилижанс. Ты мне бухгалтера найди для баланса -

тетка стала в позу учительницы. - Да чтоб не пил, как старая

лошадь!

Лицо полковника теряет правильные очертания.

- Ну, ты и б...!

Ольга Ивановна счастливо смеется. Она любит, когда в ней

чувствуют женское начало. К тому же она где- то прочла, что

эротизмом проникнута древняя индуистская религия, увидевшая в

нем знак миросотворения и источник всех благ, и догадалась, что

мат подспудно отражает эти же религиозные представления,

вышедшие из подсознания российского народа. Матерный язык и

идет из подсознания. И является первичным по отношению к

полинявшему и пресному литературному, выношенному бесполыми

монастырскими старцами, да витиеватыми иностранцами, привыкшими

пальцами делать то, что русские делают иными частями. Она была