Карлос Кастанеда

Отделенная реальность (Часть 1)

чем

- Но ты держался за это, дон Хуан. Мой же случай иной.

Я сдался, и пришел тебя навестить не потому, что я хочу

учиться, но лишь потому, что я хотел попросить тебя

прояснить некоторые моменты в моей работе.

Дон Хуан секунду смотрел на меня, а затем отвел взгляд.

- Ты должен позволить дымку увести тебя, - сказал он с

нажимом.

- Нет, дон Хуан, я не могу больше использовать твой

дымок. Я думаю, что я выдохся уже.

- Ты еще даже не начал.

- Я слишком боюсь.

- Значит, ты боишься. Нет ничего нового в страхе. Не

думай о том, что ты боишься. Думай о чудесах в и д е-

н ь я .

- Я искренне хотел бы думать об этих чудесах, но я не

могу. Когда я думаю о твоем дымке, то я чувствую своего рода

тьму, наплывающую на меня. Это как если бы на земле не было

больше людей, никого, к кому бы повернуться. Твой дымок

показал мне бездонность одиночества, дон Хуан.

- Это неверно. Возьми, например, меня. Дымок - мой

олли, а я не ощущаю такого одиночества.

- Но ты другой. Ты победил свой страх.

Дон Хуан нежно похлопал меня по плечу.

- Ты не боишься, - сказал он мягко. Его голос нес в

себе странное обвинение.

- Разве я лгу о своем страхе, дон Хуан?

- Мне нет дела до лжи, - сказала он резко. - мне есть

дело до кое-чего иного. Причина того, что ты не хочешь

учиться, лежит не в том, что ты боишься. Это что-то другое.

Я настойчиво подталкивал его сказать мне, что же это

такое. Я спорил с ним, но он ничего не сказал; он просто

тряс головой, как бы не в силах поверить, что я не знаю это

сам.

Я сказал ему, что, может, это инерция удерживает меня

от учения. Он захотел узнать значение слова инерция. Я

прочел ему в словаре: 'тенденция материи сохранять покой,

если она в покое, или, если она движется, сохранять движение

в том же направлении, если на нее не действует какая-нибудь

посторонняя сила'.

- Если на нее не действует какая-нибудь посторонняя

сила, - повторил он. - Это, пожалуй, лучшие слова, которые

ты нашел. Я уже говорил тебе, что только дырявый горшок

может взять на себя задачу стать человеком знания своими

собственными силами. Человека с трезвой головой надо завести

в учение хитростями (трюками).

- Но я уверен, нашлась бы масса людей, которые с

радостью взяла бы на себя такую задачу, - сказал я.

- Да, но все они не в счет. Они обычно уже с трещиной.

Они подобны глиняным хумам (большие кувшины для воды),

которые снаружи выглядят целыми, но потекут в ту же минуту,

как только приложить к ним давление, как только наполнить их

водой. Мне однажды пришлось ввести тебя в учение хитростью,

тем же самым способом, каким мой бенефактор ввел меня. В

противном случае ты не научился бы и тому, что знаешь

сейчас. Может быть, пришло время вновь применить к тебе

хитрость.

Хитрость, о которой он напомнил, была одним из самых

напряженных этапов моего ученичества. Это произошло уже

несколько лет назад, но в моем мозгу все это еще столь живо,

как если бы случилось только что. Путем очень искусных

манипуляций дон Хуан заставил меня однажды войти в прямое и

ужасное столкновение с женщиной, имевшей репутацию колдуньи.

Столкновение привело к глубокой враждебности с ее стороны.

Дон Хуан пользовался моим страхом этой женщины, как

мотивировкой для того, чтобы продолжать учение, утверждая,

что я должен учиться дальше магии для того, чтобы защищать

себя от ее магических нападений. Конечный результат его

'хитрости' был столь убедительным, что я искренне

почувствовал, что не имею никакого другого выхода, как

только учиться все больше и больше, если только хочу

остаться в живых.

- Если ты хочешь пугать меня опять этой женщиной, то я

просто не приеду больше, - сказал я.

Смех дон Хуана был очень веселым.

- Не горюй, - сказал он ободряюще. - Трюки со страхом

больше не пройдут с тобой. Ты больше не боишься. Но если

понадобится, то к тебе можно применить хитрость где угодно.

Тебе даже не надо присутствовать при этом.

Он заложил руки за голову и лег спать. Я работал над

своими записями, пока он не проснулся через пару часов. К

этому времени стало почти темно. Заметив, что я писал, он

сел прямо и, улыбаясь, спросил меня, выписался ли я из своей

проблемы.

23 мая 1968 г.