Карлос Кастанеда

Отделенная реальность

восьмиэтажной гостинице в центре

города.

Мальчик-курьер сказал мне, что в отеле есть ресторан,

и, когда я спустился туда поесть, я обнаружил, что там

имеются столики снаружи на улице. Они довольно красиво

располагались на углу улицы под низкой кирпичной аркой

современных линий. Снаружи было прохладно и там были

свободные столики, однако я предпочел сидеть в душном

помещении. Входя я заметил, что на бревне перед рестораном

сидит группа мальчишек - чистильщиков обуви, и я был уверен,

что они станут преследовать меня, если я сяду за один из

наружных столиков.

С того места, где я сидел, мне была видна через стекло

эта группа мальчишек. Пара молодых людей заняла столик и

мальчишки окружили их, прося почистить их обувь. Молодые

люди отказались, и я был удивлен, увидев, что мальчишки не

стали настаивать, а вернулись и сели на свое место. Через

некоторое время трое мужчин в деловых костюмах поднялись и

вышли, и мальчишки, подбежав к их столику, начали есть

остатки пищи. Через несколько секунд тарелки были чистыми.

То же самое повторилось с объедками на всех остальных

столах.

Я заметил, что дети были весьма аккуратны; если они

проливали воду, то они промокали ее своими собственными

фланельками для чистки обуви.. Я также отметил тотальность

их уборки съестного. Они съедали даже кубики льда,

оставшиеся в стаканах, лимонные дольки из чая, кожуру и т.п.

Не было совершенно ничего, что бы они оставляли.

За то время, что я был в отеле, я обнаружил, что между

детьми и хозяином ресторана существует соглашение: детям

было позволено околачиваться у заведения с тем, чтобы

заработать немного денег у посетителей, а также доедать

остатки пищи на столиках с тем условием, что они никого не

рассердят и ничего не разобьют. Их было одиннадцать человек

в возрасте от пяти до двенадцати лет, однако самый старший

держался особняком от остальной группы. Они намеренно

отталкивали его, дразня его частушкой, что у него есть

лобковые волосы и он слишком стар, чтобы находиться среди

них.

После трех дней наблюдения за тем, как они подобно

стервятникам бросались на самые непривлекательные объедки, я

искренне расстроился и покинул город с чувством, что нет

никакой надежды для этих детей, чей мир был уже раздавлен их

каждодневной борьбой из-за куска пищи.

- Ты их жалеешь? - воскликнул дон Хуан вопрошающим

тоном.

- Конечно, жалею, - сказал я.

- Почему?

- Потому что я озабочен благосостоянием окружающих меня

людей. Эти мальчики - дети, а их мир так некрасив и мелок.

- Подожди. Подожди. Как ты можешь говорить, что их мир

н е к р а с и в и м е л о к ? - сказал дон Хуан,

передразнивая мое выражение. - Ты думаешь, что твой мир

лучше, не так ли?

Я сказал, что так и думаю, и он спросил меня, почему. И

я сказал ему, что по сравнению с миром этих детей мой мир

бесконечно более разнообразен и богат развлечениями и

возможностями для личного удовлетворения и развития. Смех

дона Хуана был искренним и дружеским. Он сказал, что я

неосторожен с тем, что я говорю, что у меня нет возможности

измерить богатство и возможности мира этих детей.

Я подумал, что Хуан просто упрямится. Я действительно

думал, что он становится на противоположную точку зрения

просто для того, чтобы раздражать меня. Я искренне верил,

что у этих детей нет ни малейшего шанса для интеллектуа-

льного роста.

Я еще некоторое время отстаивал свою точку зрения, а

затем дон Хуан спокойно спросил меня:

- Разве ты не говорил мне однажды, что по твоему мнению

величайшим достижением для человека будет стать человеком

знания?

Я говорил так и повторил вновь, что, по-моему, стать

человеком знания - это одно из величайших интеллектуальных

достижений.

- Так ты думаешь, что твой очень богатый мир

когда-нибудь поможет тебе стать человеком знания? - спросил

дон Хуан с легким сарказмом.

Я не ответил, и тогда он задал тот же вопрос другими

словами - оборот, который я всегда применял к нему, когда

считал, что он не понимает.

- Другими словами, - сказал он, широко улыбаясь и

очевидно видя, что я осознаю его игру, - могут ли твоя

свобода и твои возможности помочь тебе стать человеком

знания?

- Нет, - сказал я с ударением.

- Тогда как же ты можешь чувствовать жалость к этим

детям? - спросил он серьезно. - любой из них может стать

человеком знания. Все люди знания, которых я знаю, были

детьми, подобными тем, которых ты видел, подъедающими

объедки и вылизывающими столики.

Аргумент дона Хуана дал мне неприятное ощущение. Я не