Карлос Кастанеда

Отделенная реальность

ужасающую тяжесть любви моей матери.

Когда я услышал свое имя, я как бы разорвался; память о моей

матери наполнила меня нервозностью и меланхолией, но когда я

рассмотрел ее, то я понял, что никогда не любил ее. Это было

шокирующее открытие. Мысли и видения хлынули на меня, как

обвал. Видение моей матери должно быть тем временем исчезло.

Оно более не было важным. Я не был более заинтересован в

том, что там делали индейцы. Фактически, я забыл о митоте. Я

был погружен в серию необычных мыслей; необычных, потому что

это было больше, чем просто мысли; это были законченные

единицы ощущений, являвшихся эмоциональными определенными и

бесспорными доказательствами истинной природы моих

взаимоотношений с моей матерью.

В определенный момент приток этих необычных мыслей

прекратился. Я заметил, что они потеряли свою текучесть и

свое качество целостных единиц ощущения. Я начал думать о

других вещах. Мой мозг запинался. Я подумал о других членах

моей семьи, но эти мысли не сопровождались уже видениями.

Тогда я взглянул на дона Хуана. Он стоял. Остальные мужчины

тоже стояли, и затем они все пошли к воде. Я подвинулся и

толкнул паренька, который все еще спал.

Я рассказал дону Хуану всю последовательность моих

поразительных видений почти сразу же, как только мы сели в

мою машину. Он засмеялся с большим удовольствием и сказал,

что мое видение было знаком, указанием таким же важным, как

и мой первый опыт с мескалито. Я вспомнил, что дон Хуан

истолковал те реакции, которые я имел, когда впервые

попробал пейот, как первостепенной важности указания;

фактически, благодаря этому он и решил учить меня.

Дон Хуан сказал, что в течение последней ночи митота,

мескалито так явно указал на меня, что все были вынуждены

повернуться ко мне и поэтому-то он и смотрел на меня, когда

я взглянул в его сторону.

Я захотел узнать его истолкование моих видений, но он

об этом не хотел говорить. Он сказал, что что бы там я ни

увидел - это чепуха по сравнению с указанием.

Дон Хуан продолжал говорить о том, как свет мескалито

покрыл меня и как все это увидели.

- Это действительно было кое-что, - сказал он. - я,

пожалуй, не мог бы потребовать лучшего знака.

Мы с доном Хуаном явно шли по двум разным проспектам

мысли. Он был занят важностью тех событий, которые он

истолковывал, как указание, а меня занимали детали того, что

я увидел.

- Мне нет дела до указаний, - сказал я, - я хочу знать,

что такое случилось со мной.

Он сделал гримасу, как если бы был огорчен, и оставался

минуту очень неподвижным и окаменевшим. Затем он взглянул на

меня. Его тон был очень полон силы. Он сказал, что

единственно важным моментом было то, что мескалито был так

благосклонен ко мне и покрыл меня своим светом, и дал мне

урок, хотя я не сделал со своей стороны для этого никаких

усилий, а просто находился поблизости.

Глава ч е т в е р т а я

4 сентября 1968 года я поехал в Сонору навестить дона

Хуана. Выполняя его просьбу, которую он сделал в мой

предыдущий визит к нему, я по пути остановился в Ермосильо,

чтобы купить ему самогонку из листьев агавы под названием

баканора. В этот раз его просьба показалась мне очень

странной, поскольку я знал, что он не любит пить, однако я

купил четыре бутылки и сунул их в ящик вместе с другими

вещами, которые я вез ему.

- Зачем ты купил четыре бутылки? - сказал он, смеясь,

когда я открыл ящик. - я просил тебя купить мне одну.

Наверно, ты подумал, что баканора для меня, но это для моего

внука Люсио, и тебе нужно будет дать это ему, как если б это

был твой собственный подарок.

Я встречался с внуком дона Хуана двумя годами раньше;

ему было тогда 28 лет. Он был очень высокий - выше 180 см, и

всегда был экстравагантно хорошо одет для своих средств и по

сравнению с окружающими его. В то время, как большинство

индейцев яки носили джинсы, соломенные шляпы и домашнего

изготовления сандалии - гарачес, - одежду Люсио составляли

дорогой черной кожи жилет со множеством черепаховых пуговиц,

техасская ковбойская шляпа и пара сапог с монограммами и

ручной отделкой.

Люсио был обрадован получением самогонки и немедленно

утащил бутылки в дом, очевидно, чтобы их убрать. Дон Хуан

значительно заметил, что никогда не следует прятать напитки

и пить их одному. Люсио ответил, что не прячет их, а убирает

до того вечера, когда он пригласит своих друзей и выпьет с

ними.

Тем же вечером, около семи часов, я вернулся к дому

Люсио. Было темно. Я смутно разглядел силуэты двух людей,