Карлос Кастанеда

Отделенная реальность

в каждом своем объяснении.

Глава в о с ь м а я

Дон Хуан спросил меня внезапно, думал ли я уезжать

домой в конце недели. Я сказал, что я намеревался уехать в

понедельник утром. Мы сидели под его рамада в полдень в

субботу, 18 января, отдыхая после долгой прогулки по

окрестным холмам. Дон Хуан встал и вошел в дом. Немного

погодя, он позвал меня внутрь. Он сидел посреди комнаты и

положил мою соломенную циновку перед собой. Он предложил мне

сесть и, не говоря ни слова, развернул свою трубку, вынул ее

из футляра, наполнил ее чашку своей курительной смесью и

зажег ее. Он даже принес в комнату глиняный поднос,

наполненный мелкими углями.

Он не спросил меня, хочу ли я курить. Он только вручил

мне трубку и велел мне курить. Я не колебался. Дон Хуан,

очевидно, определил мое настроение верно: мое непреодолимое

любопытство к стражу должно было быть очевидным ему. Я не

нуждался в каком-либо уговаривании и нетерпеливо выкурил всю

трубку.

Реакции, которые я имел, были подобны тем, что я имел

раньше. Дон Хуан также возобновил во многом в той же манере.

На этот раз, однако, вместо того, чтобы помогать мне делать

это, он только велел мне опереть мою правую руку на циновку

и лечь на левый бок. Он предложил, чтобы я сжал кулак, если

это даст мне лучший упор.

Я сжал кулак моей правой руки, так как я нашел, что это

было легче, чем повернуть к полу ладонь, когда лежишь своим

весом на ней. Я не спал; я чувствовал сильное тепло

некоторое время, а затем потерял всякое чувство.

Дон Хуан лег со своей стороны напротив меня; его правое

предплечье опиралось на его локоть и подпирало его голову

подобно подушке. Все было совершенно спокойно, даже мое

тело, в котором тогда отсутствовали тактильные ощущения. Я

чувствовал большое удовлетворение.

- Хорошо, - сказал я.

Дон Хуан поспешно встал.

- Не смей начинать с этой чепухи, - сказал он

убедительно. - Не говори. Говоря, ты совершенно потеряешь

энергию, и тогда сраж раздавит тебя, как ты прихлопываешь

комара.

Он, должно быть, подумал, что его улыбка была забавной,

потому что он начал смеяться, но внезапно остановился.

- Не разговаривай, пожалуйста, не разговаривай, -

сказал он с серьезным выражением лица.

- Я не собирался ничего говорить, - сказал я, и я

действительно не хотел говорить это.

Дон Хуан встал. Я видел его уходящим к западной стороне

его дома. Мгновением позже я заметил, что на мою циновку

села мошка, и это наполнило меня такой тревогой, какой я не

испытывал прежде. Это была смесь приподнятого настроения,

страдания и страха. Я полностью сознавал, что передо мной

собиралось развернуться что-то трансуендентальное - мошка,

которая охраняла другой мир. Это была нелепая мысль; я

почувствовал себя подобно громко смеющемуся, но затем я

осознал, что мое приподнятое настроение отвлекло меня, и я

готов был упустить переходный период, который я хотел

сделать ясным. В моей предыдущей попытке увидеть стража я

смотрел на мошку вначале своим левым глазом, а затем я

почувствовал, что я встал и смотрел на нее обоими глазами,

но я не сознавал, как произошел этот переход.

Я увидел мошку, кружившуюся вокруг циновки перед моим

лицом, и понял, что смотрю на нее обоими глазами. Она

подлетела очень близко; в этот момент я не мог видеть ее

обоими глазами больше и перевел зрение на мой левый глаз,

который был на уровне земли. В мгновение, когда я изменил

фокус, я также почувствовал, что я выпрямил мое тело

полностью в вертикальное положение и смотрел на невероятно

огромное животное. Оно было блестяще черным. Его перед был

покрыт длинными, черными, коварными волосами, которые

выглядели подобно шипам, проходящим сквозь щели какой-то

блестящей, лоснящейся чешуи. Волосы были расположены

пучками. Его тело было массивным, толстым и круглым. Его

крылья были широкими и короткими по сравнению с длиной его

тела. У него были два выпуклых глаза и длинное рыло. В это

время оно смотрело на меня подобно аллигатору. Оно,

казалось, имело длинные уши, или, возможно, рога, и оно

сочилось.

Я старался изо всех сил фиксировать свой пристальный

взгляд на нем, и затем стал полностью сознавать, что я не

мог смотреть на него тем же самым путем, каким я обычно

смотрел на вещи. Я имел странную мысль: глядя на тело

стража, я чувствовал, что каждая отдельная часть его была

независимо живой, как были живыми глаза людей. Я понял тогда

в первый раз в моей жизни, что глаза были единственной

частью человека, которая могла показать мне, живой он или