Идрис Шах

Путь суфиев (Часть 1)

После этого случая он нередко говорил: 'То, что обычно считается высочайшим или достойнейшим достижением человечества, в действительности является низшей из всех ступеней, доступных человечеству'.

ВОПРОС ВЕЛИКОДУШИЯ

Ученик, пришедший поклониться одному суфию, спросил его из чистого любопытства:

– Для чего предназначены тридцать великолепных гератских мулов, что стоят на вашем дворе?

Мудрец без промедления ответил:

– Они предназначены для тебя.

Ученик обрадовался, услышав, что мулы достанутся ему, но все же спросил:

– С меня, конечно, что-то причитается?

– Цена их превышает твои теперешние возможности, – ответил Учитель, – но мое условие таково, никто не должен знать, что мулов ты получил от меня. Я здесь не для того, чтобы прослыть 'добряком' вследствие подобных поступков. Люди обычно судят о 'доброте' по действиям, причины и последствия которых они не способны распознать.

– Цена твоя меньше малого, – сказал ученик. Вне себя от радости он забрал животных, говоря себе: 'Учитель поистине облагодетельствовал меня. Это внешнее проявление внутреннего благословения'.

Скоро наступил вечер, и ученик был схвачен ночным дозором. Стража решила между собой: 'Надо обвинить этого человека в каком-либо преступлении, так, чтобы он не мог это отрицать. Например, скажем, что мулы куплены на награбленные деньги, если он не сумеет объяснить, как он их получил. Он наверняка в чем-то виноват, судя по его исхудалости и ветхой одежде. Скажем, что мы его и прежде видали, и всегда в сомнительном обществе'.

Ученик предстал перед судом, но отказался давать какие-либо объяснения по поводу животных. Судья приказал бить его палками.

Тем временем мудрец посылал поочередно других учеников следить, что происходит с тем человеком.

Одно за другим приходили сообщения: 'Он отказывается говорить', и: 'Его силы на исходе, они пытают его'.

В конце концов суфий сам поспешил в суд.

На основании его показаний, что именно он подарил ученику животных, обвиняемый был освобожден.

Затем Учитель обратился к суду, своим ученикам и народу, недоумевавшим по поводу этого случая. Он сказал: 'Репутация великодушного человека опасна по трем причинам: она может испортить того, кто имеет такую репутацию; она может погубить того, кто восхищается таким великодушием, если он слепо подражает ему; она может разлагающе воздействовать на того, к кому великодушие обращено, если ему известно, от кого оно исходит. Необходимо исключить даже малейшее чувство, что ты чем-то кому-то обязан. Вот почему суфию надлежит проявлять великодушие в полнейшей тайне.

Высшая форма великодушия, известная среднему человеку, равна низшему проявлению истинного великодушия. Первоначально оно служило мостом к освобождению от предрассудков. Теперь оно превратилось в самоцель и стало настоящим бедствием'.

СУДЬБА ЧЕЛОВЕКА

Аль-Махди Абасси говорил, что если даже очень стремиться помочь какому-либо человеку, нечто в нем может противиться такой помощи и отклонить ее.

Поскольку нашлись сомневающиеся в этой теории, он обязался продемонстрировать ее на практике.

Когда разговор был прочно забыт, аль-Махди велел оставить посреди моста мешок с золотом. Затем он приказал привести одного несчастного должника и попросил его перейти мост.

Абасси и остальные свидетели расположились на другом конце моста.

Человек пересек мост, и Абасси спросил его:

– Что видел ты на середине моста?

– Ничего, – ответил человек.

– Как так?

– Лишь только я вступил на мост, мне в голову пришла мысль: дай-ка я перейду мост с закрытыми глазами. Так я и сделал.

ЦВЕТОК И КАМЕНЬ

Когда великий Учитель и мученик Мансур аль-Халладж был выставлен на глумление толпы, осужденный за вероотступничество и ересь, он ничем не обнаружил боли, когда ему публично отсекали руки.

Когда толпа забросала его камнями, нанося тяжелые раны, он также не издал ни звука.

Тогда один из его товарищей, суфийский Учитель, приблизился к нему и ударил его – цветком.

Мансур издал душераздирающий крик.

Этим он хотел показать, что ничто, исходившее от тех, кто был уверен в своей правоте, не могло причинить ему вреда. Но малейшее прикосновение от того, кто, подобно ему, знал, что он был обвинен и осужден несправедливо, терзало его сильнее любой пытки.