Кураев А

УРОКИ СЕКТОВЕДЕНИЯ 2

не в собственном смысле, однако они удобным способом обозначают Троицу"153. Способ и в самом деле очень "удобен": так можно наделить "ипостасностью" (личностью) любое количество философских категорий. Гностикам удавалось их изготовлять сотнями (под именем эонов). Достаточно лишь "назвать эту силу троичной": "Поскольку существует лишь одна божественная сущность, назвать эту силу троичной есть не что иное как признать троичность Бога". Естественно, что на эти слова "иудей" (литературный собеседник Николая Кузанского) отвечает: "превосходно объяснена преблагословенная Троица и отрицать ее невозможно".

Подобная алхимия, уравнивающая интеллектуальные системообразующие потребности очередного мыслителя с бытием Самого Бога, и тем самым вопиюще нарушающая принципы апофатизма, потом в европейской мысли встречалась неоднократно. Ее наличие есть один из критериев, по которому можно заметить, когда теология мутирует в теософию...

Путь же к такого рода мутациям расчистило именно филиоквистское богословие своим тезисом, согласно которому "подлежащим личности является природа"154. Но не логичнее ли сказать, что ипостась есть подлежащее природы и ее действий, что личности дается в обладание природа? В этом случае не природа проявляется в личности, но личность владеет природой. "Латиняне рассматривают личность как модус природы, греки - природу как содержимое личности", - замечает византолог прот. Иоанн Мейендорф155.

Непонимание латинянами каппадокийского значения "ипостаси" заходило столь далеко, что бл. Иероним в письме папе Дамасию I обвинял каппадокийцев в кощунственном троебожии: "Они требуют от меня, римлянина, нового слова о трех ипостасях... Они не удовлетворяются тем же смыслом, они требуют именно слова... Да будет защищена вера римская... от такого кощунства... Да молчат о трех ипостасях, и пусть единственная будет сохранена"156. И хотя св. Иларий Пиктавийский указывал западным богословам на эволюцию богословской терминологии на Востоке, но с Filioque Запад вновь вернулся к докаппадокийским временам, полагая рождение и исхождение действиями не Личности, но Природы, и тем самым допуская возможность возникновения личного бытия из бытия безличного.

Византийская полемика с только что упомянутой филиоквистской добавкой к Символу веры была дискуссией не о словах, а о тайне Личности. Как оказалось (правда, с расстояния в несколько столетий), отстаивая свое понимание слова "ипостась", греческие богословы отстаивали такое понимание человека,